С такими мыслями комиссар шел вперед, иногда сламывая с веток сосульки и хрустя ими, словно леденцами.
Так они и вышли на искомый хутор.
Как ни странно, снега вокруг почти не было: он лежал лишь в ямах и оврагах, серый, ноздреватый, будто весенний. Среди пожухлой травы то там, то сям виднелись зеленые растения, какие-то хвощи, ползучки вроде лютика...
– С чего это потеплело так? – спросил Потапчук, просто так спросил, для разговору.
Никто ему, понятно, не ответил, даже финн, который выглядел довольно испуганным.
– Керьялайнен, приходилось вам тут бывать? – спросил комиссар.
– Никогда, господин офицер.
Хутор выглядел совсем не так, как русские хутора. Огромная изба, сложенная из обомшелых бревен, с парой маленьких оконцев, прорезанных на разной высоте, рядом – неуклюжие, разъехавшиеся хозяйственные постройки. На крючьях и гвоздях – ржавая огородная рухлядь. Полное запустение, словно здесь уже много лет никто не жил. Даже тропинка, ведущая от ручья к дому, заросла травой и почти не выделялась на общем фоне.
Однако из трубы шел еле заметный дымок, значит, в доме кто-то был.
– Если бы не дым, я бы подумал, что дед помер года три назад, – сказал Воскобойников.
– Ярк.
– Что?
– Ярк. Его зовут Ярк, – сказал Айнцигер.
– А что, если старик нас попросту не впустит да еще из ружья пальнет? – предположил Воскобойников.
– Не исключено, но у меня есть кое-что для Ярка, – таинственно сказал немец. – Я иду. Вы со мной?
Воскобойников еще накануне думал: не ловушка ли это? И пришел к выводу, что нет, не ловушка. Какая выгода немцу тащить их сюда, чтобы устраивать западню? А вот получить заряд дроби в живот от того, кто прячется в перекошенной хижине, Воскобойников совсем не хотел, но и не ходить – значит уронить свой авторитет в глазах красноармейцев и Вершинина...
– Идемте, господин обер-лейтенант, – сказал Воскобойников и добавил уже по-русски: – Смотреть внимательно, не стрелять, пока не скажу. Политрук, остаетесь за старшего.
Вершинин кивнул.
– Если всё тихо, а нас нет – значит, ждите. Пока не выйдем. Если через пятнадцать минут не выйду я или обер-лейтенант – штурмуйте хату.
Вершинин снова кивнул. Судя по всему, он был готов штурмовать хату прямо сейчас.
...В девятнадцатом их отряд подъехал к такому же одинокому лесному дому. Секретарь ячейки в деревне сказал, что там, по всем поверьям, живет колдун, вернее, ведьмак, так он его назвал. Серега Пласконный поднял секретаря на смех, мол, большевику-коммунисту негоже в колдунов верить и товарищам голову забивать.
– Вы как хотите, – сказал секретарь, мотая косматой головой, – а колдун он. Сам видал.
Что же такое страшное видал секретарь, рассказывать он не стал, а вот его маленький пацан, сидевший без штанов на завалинке, ни с того ни с сего заревел в голос.
– Что ж ты, вахлак! Дитенка напугал! – заорала выскочившая из хаты баба. – Стали тут!
– Тьфу, чтоб ты пропала, – буркнул секретарь.
– А что, ведьмак твой белякам небось помогал? – спросил Серега, стараясь перекричать пацана и бабу.
– Запросто, – сказал секретарь, сплюнув.
– Дорогу покажешь?
– Покажу.
Ведьмак был дома, встретил гостей с неприязнью, однако ничего страшного с ними не произошло. И в избе у ведьмака всё было как у других, разве что побогаче он жил. Зато в подполе нашли два новеньких пулемета «гочкис», винтовки в ящиках, патроны и ручные гранаты. Там ведьмака и шлепнули – возле избы.
– А что с хатой-то делать? – озаботился секретарь, снимая со стенки косу и пробуя ее черным ногтем. – Жить-то никто здесь не захочет, плохое место, дурное...
– Вещи людям раздайте, что победнее, зерно, продукты... Скотину поделите по совести, – сказал Серега. – А хату... Поснимайте, что полезное в ней есть, стекла вон выньмите, а потом спалите на хрен.
Под Орлом Серега погиб. Нелепо погиб – чистил «маузер» и случайно выстрелил себе в горло. Умирал долго, плохо, и только сейчас Воскобойников подумал: а не сожженный ли дом колдуна тому виной? Тогда – не подумал нисколечко, не вспомнил даже, а теперь...
Тяжелая кованая чека висела на веревке, вынутая из ушек петли пробоя. Немец потянул за кожаную лямку, служившую вместо ручки, и дверь бесшумно отворилась. В черной тишине дома пахло, словно в пивной: брожением, сушеной рыбой, пыльной чешуей... «Шарлатанство здесь доходит до чудотворства», – вспомнил неожиданно Воскобойников строчки из Эренбурга, из романа «Рвач»; там речь шла о пивнушке, но как фраза подходила к атмосфере старого лесного дома!
– Входите, входите, – сказали из темноты по-немецки. – Входите, нечего стоять там, пускать холод. Я не нанимался топить лес или горы, тролли не скажут мне спасибо.
– Это он, – кивнул немец, удовлетворенно улыбнувшись.
Старик сидел за столом в огромной комнате и чинил старые часы с гирьками, которые сейчас бессильно свешивались на длинных ржавых цепочках до самого пола. Первое, что поразило Воскобойникова, был рост старика. Сидя на низком грубом табурете, он был ростом с комиссара, то есть без малого метр девяносто... В огромной ручище, поросшей седым пухом, терялась крошечная часовая отвертка.
Лицо у старика было доброе, словно у Дедушки Мороза, с красным пупырчатым носом, с отвислыми губами меж белоснежных усов и бороды, с маленькими глазками за стеклами пенсне в золотой оправе. Правда, старик был совершенно лыс, но кто там ведает, что у Деда Мороза под его меховой шапкой...
Не понравился Воскобойникову дед. Не понравился, и всё тут. Припомнился рассказ Авксентьевского про точно таких же вот дедушек в Туркестане, которые и накормят, и напоят гостя дорогого, а потом на горной тропинке из стародавнего карамультука и пристрелят.
– Всё-то вам нет покоя, железные головы, – пробормотал старик, ковыряя отверточкой внутри часового механизма. – Садитесь, не стойте.
Сесть было, собственно говоря, некуда, кроме как на большую кровать, забросанную шкурами, потому Воскобойников и немец остались стоять.
Мебели в большой комнате практически не имелось. Несколько книжных полок с очень старыми с виду томами, большой немецкий радиоприемник (откуда здесь электричество?!), упомянутые уже кровать, стол и табурет, на стенах – несколько охотничьих ружей, низки сушеных грибов, рыболовные принадлежности, кобура с большим пистолетом незнакомой Воскобойникову марки, ножи в чехлах, патронташи, большие фляги, писанный маслом портрет юноши, стоящего на берегу вспененного штормом моря...
– Прошу нас извинить, господин Ярк, – сказал немец, – мы появились без приглашения...
– Раз вы здесь появились, значит, приглашены, – проворчал старик, не отрываясь от часов. – Если бы я не захотел, вы бы не добрались сюда.
