– Вставай, сволочь! Вставай! – Воскобойников рванул финна за плечо, поднял, наотмашь ударил по лицу рукой с зажатым в ней пистолетом. Брызнула кровь, Воскобойников замахнулся снова, но его остановил немец, жестко схватив за запястье:
– Стоп! Он здесь ни при чем.
Комиссар сделал несколько глубоких вдохов, потряс головой и пробормотал:
– Прошу прощения, Керьялайнен... Прощу прощения...
Толстое лицо финна тряслось, из разбитого носа на подбородок лилась кровь.
– Сколько времени прошло с тех пор, как мы с комиссаром ушли? – спросил Айнцигер. – Слышите меня, Керьялайнен? Сколько времени?
– Двадцать... тридцать минут... господин офицер...
– И что же произошло с людьми?!
– Они умерли... Умерли прямо там, где сидели, господин офицер, – сказал финн, утирая кровь рукавом. – Словно у всех разом остановилось сердце. Это произошло, как только вы вышли из дома, господин офицер...
– Что?! – переспросил Айнцигер.
– Они умерли только что, господин офицер, – прошептал Керьялайнен. – Минуту, две минуты назад.
Комиссар тяжело отошел в сторону, споткнулся о ногу Потапчука, сел на корягу.
– Вы понимаете хоть что-нибудь, Айнцигер? – спросил он. – Ни одной раны! Ни одной...
– Ровным счетом ничего, – признался немец. – Но я был к этому готов.
– А ты? – Комиссар поднял взгляд на финна. – Почему ты жив? Почему они умерли, а ты – жив?!
– А вот это я, кажется, понимаю, – сказал немец. – Дело в том, что они – чужие. А Керьялайнен – свой. В определенный момент все чужие должны были умереть.
– А мы? Как же мы?
– А мы теперь несем Знание, переданное Ярком. Поэтому мы в чем-то тоже свои, товарищ комиссар. Думайте, рассуждайте, но, ради бога, делайте это вне зависимости от вашего диалектического материализма, или как там называются большевистские теории подхода ко всему, что вы видите.
Немец помолчал и добавил:
– Вот так, товарищ комиссар. А вы говорите – мэнвики...
Они взяли с собой автоматы, курево, котелок и несколько банок консервов, найденных в танках. Остальные припасы – кроме мяса, вынесенного из дома Ярка – испортились, покрылись слизью и плесенью. Винтовки побросали в реку: нести с собой не стоило – тяжесть, а оставлять просто так – жалко. Лыжи решили не брать по причине отсутствия снега (и, как позже выяснилось, зря).
Но прежде всего Воскобойников похоронил бойцов. Вместе с Керьялайненом они перенесли тела в глубокую рытвину под двумя сросшимися соснами, укрыли лапником и стали забрасывать землей. Немец молча курил, глядя на медленную холодную речную воду, потом поднялся и стал помогать.
– Табличку вешать не буду, – сказал Воскобойников, выравнивая землю на могиле. – Сосны приметные, место...
– Это место вы вряд ли найдете в следующий раз, – перебил его немец. – Потому и хоронить их, в сущности, не стоило. Но если вам угодно...
– Мне угодно, – отрезал комиссар. – Мне – угодно.
Перед уходом он постоял немного, оглянулся на мусорный холм, еще недавно бывший домом мудрого старика. И в который раз Воскобойникову показалось, что в дальних зарослях что-то шевельнулось, донесся тихий злой смех...
– Вот блядь, – сказал комиссар, покачав головой, и поспешил за немцем и Керьялайненом, удалившимися уже шагов на сорок.
22
– Его зовут Вальден. Хеермани Вальден, школьный учитель. Деревенька севернее Кемиярви. Вот карта.
Воскобойников сунул в руку немца пакет. Он не думал, чем это отольется – передача секретных сведений потенциальному врагу. Не хотел думать об этом.
– Стой! – крикнул Айнцигер финну, который размеренно, словно танк, пер вперед.
Тот сделал еще пару шагов и боком завалился в глубокий снег.
– Что с вами, комиссар? – озабоченно спросил немец и едва успел придержать осевшего в снег Воскобойникова. Пакет выпал из разжавшихся пальцев, и его тут же подхватил ветер, но Айнцигер успел придавить пакет автоматом.
– Похоже, я спекся... – просипел Воскобойников. – Не могу идти. Не могу. Сказал бы – добейте, но не могу, сил нету... И не хочу. Кино это...
Над головами шумел ветер, снег метался в разные стороны, бил в лицо, царапал глотку снопами ледяных кристаллов, мешая дышать. Они шли уже четвертый день, по морозу и метели, плутали в чаще, а в довершение Воскобойников провалился в болото. Одежду кое-как высушили над костром, но с тех пор комиссар так и не смог согреться – трясся и дрожал, холод шел изнутри, от самого сердца, которое, казалось, гнало по венам и артериям ледяную взвесь, а не теплую человеческую кровь.
– Метров двести, – сказал немец. – Нужно пройти всего метров двести, и устроим привал, там, в овраге. Укроемся от ветра, перекусим...
– Я не могу... Н-не могу... – Бормотание Воскобойникова перекрывал вой метели, и Айнцигеру пришлось наклониться совсем низко.
– Хлебните. – Немец поднес к губам комиссара фляжку, в которой плескались остатки дедова самогона.
Воскобойников сделал пару глотков – холодный самогон провалился по пищеводу в желудок, словно ледяные кубики. Теплее не стало, но комиссар нашел в себе силы улыбнуться и прошептал:
– Рано мы из дому рванули... Надо было еще прихватить.
– Давай, давай, комиссар. Сейчас костер разведем, тушенку разогреем. Керьялайнен! Помогите!
Финн заворочался, попытался встать, пополз назад, к обер-лейтенанту. Вдвоем они дотащили почти утратившего сознание Воскобойникова до оврага и бессильно скатились по склону. Некоторое время Айнцигер лежал, раскинув руки, и смотрел в снежную круговерть, стараясь разглядеть сквозь нее звезды. Потом перекатился на живот и посмотрел на фосфоресцирующий диск компаса – всё так, они шли правильно, Час, два, максимум три – и появится та самая деревенька, о которой оберштурмфюрер знал и без Воскобойникова, это была одна из его целей. Карта была в принципе не нужна. А вот имя Ларца... Хеермани Вальден, школьный учитель. Очень, очень умно.
Керьялайнен ухитрился развести огонь, но слабенького пламени едва хватило на то, чтобы тушенка в банке оттаяла. Есть пришлось уже в темноте; вначале Айнцигер накормил комиссара, пожертвовав ему еще пару глотков самогона. Воскобойников послушно жевал и глотал, пока не сказал:
– Не могу больше. Спасибо.
– Поспите с полчасика. Осталось совсем немного, – сказал ему Айнцигер.
– Господин офицер, – неожиданно обратился Керьялайнен. – Может быть, я не стану вам более нужен, когда мы доберемся до нужного места, господин офицер?
– Что ты имеешь в виду?
– Вы отпустите меня, господин офицер?
– Ты задаешь опасные вопросы, финн. Если ты станешь нам не нужен, мы можем расстаться по-разному.
