Геннадий Стратофонтов родился в начале пятидесятых годов в
Ленинграде, на улице Рубинштейна, от незаурядных родителей. Отец его был
скромным работником почтамта и вместе с тем заслуженным мастером спорта по
альпинизму, участником штурма многих заоблачных пиков. Маму его, скромного
библиотекаря, по примеру свекрови, влекло еще выше — в небо, откуда она
постоянно совершала затяжные парашютные прыжки в кислородной маске. В связи с
этими увлекательными занятиями родителей Геннадий часто оставался один, но
отнюдь не скучал. Еще в очень раннем возрасте он научился понимать и уважать
папу и маму и предоставил им полную свободу действий.
Часами бродил крошечный мальчик по огромной квартире, не
выпуская из рук любимую книгу «Водители фрегатов». Квартира была темноватой и
таинственной. Большие зеркальные окна ее упирались в стену недавно построенного
желтого дома, похожего на чертог султана Мальдивских островов. Мутноватый
желтый свет падал на слегка подернутые пылью конторки, пуфы, глобусы, барометры
и секстанты. В столовой висел поясной портрет далекого предка Гены адмирала
Стратофонтова, известного путешественника, человека широких передовых взглядов,
прославившегося тем, что в 18… году он на своем клипере «Безупречный» загнал в
залив Сильвер-бей эскадру кровавого пирата Рокера Буги. Гена часто
останавливался перед портретом предка, смотрел на узкое лицо в пушистых
бакенбардах, на голубые океанские глаза и тихо говорил:
— Здравствуй, дедушка. Позволь представить тебе моего
друга адмирала Ивана Крузенштерна. Ах, вы знакомы? Ты служил на его шлюпке еще
гардемарином? Очень рад. А вон сидит в кресле другой мой друг — капитан Джеймс
Кук, а возле глобуса стоит Дюмон Дюрвиль, а там, у окна, Лазарев… Все мои
друзья — безупречно храбрые и благородные сердцем люди.
«А где твои родители, Генаша?» — спрашивал адмирал.
Геннадий тогда включал радиоточку, и она сразу же сообщала
женским голосом: «Новости спорта. Вчера группа альпинистов во главе с известным
спортсменом Эдуардом Стратофонтовым приступила к покорению очередного
безымянного семитысячника на Памире». И мужским голосом:
«Мастер парашютного спорта Элла Стратофонтова идет на
побитие мирового рекорда американки Мерилин Бушканец».
Адмирал одобрительно качал головой.
Вечерами Геннадия навещала Унг-Ма, супруга вождя
дружественного племени, точнее, соседка Полина Сергеевна. Она кормила мальчика
печеными крокодильими яйцами, дюгоньим молоком, дикой козлятиной. После ее
визита Геннадий читал «Водители фрегатов» и энциклопедию, совершенствовался в
английском языке, а потом отправлялся в далекую экспедицию, то есть в постель.
Утром он самостоятельно уходил в детский сад, в свою группу, которую
снисходительно называл в письмах к родителям «моя малы-шовка».
Иногда под окнами Стратофонтовых останавливался «газик», из
него выпрыгивала затянутая в голубую форму Аэрофлота бабушка. Геннадий очень
любил свою бабушку. Та пылала к нему еще более сильным ответным чувством.
Друзья могли часами сидеть на диване и беседовать. Бабушка рассказывала внуку о
горячих денечках, о воздушных боях над Кенигсбергом и Берлином, знакомила его с
новой техникой, а внук пересказывал бабушке прочитанные книги.
Наконец, когда Геннадию перевалило за шесть, на Памире и
Тянь-Шане не осталось безымянных семитысячников. Вернулся папа. Мировой рекорд
заносчивой американки был побит путем приземления точно в крест с высоты 22 000
метров. Вернулась мама. Управление ГВФ в торжественной обстановке проводило на
заслуженный отдых бабушку. Семья зажила дружно и содержательно.
Время шло. Геннадий успешно овладевал школьной программой,
увлеченно работал в пионерской организации, много времени уделял искусству и
спорту. Может составиться впечатление, что он был совершеннейшим пай-мальчиком,
эдаким занудой-тихоней, образцово-показательным любимчиком педагогов. Должен
прямо сказать, что такое впечатление было бы неверным. Ничто человеческое было
ему не чуждо. Он никогда не отказывал себе в удовольствии трахнуть портфелем по
голове какого-нибудь юного прохвоста, обидевшего одноклассницу Наталью
Вертопрахову, часами мог мять в снегу наперсника детских забав Вальку Брюквина
— словом, он рос совершенно нормальным мальчиком. Успехи же его были вызваны
недюжинными способностями и поразительной увлеченностью, с которой он подходил
к каждому делу. Сверстники любили Геннадия за живой нрав, обширные знания и
успехи в спорте. У него было много друзей и среди взрослых — почтовые работники
и библиотекари, альпинисты и парашютисты, военнослужащие. Кроме того, у него
было несколько заочных знакомств за пределами нашей страны. Пользуясь своим
блестящим английским, Геннадий поддерживал постоянную переписку с мальчиками из
Великобритании, Нигерии, Новой Зеландии, Танганьики…
Надо сказать, что к двенадцати годам Геннадий перешел уже к
классической литературе. Властителями его дум стали Пушкин и Гёте, Толстой и
Шекспир. Зачитанная до дыр «Библиотека фантастики и приключений» к тому времени
покрылась тонким слоем пыли, и все-таки иногда юный эрудит останавливался перед
портретом предка и тихо беседовал с ним о своих друзьях, водителях фрегатов, о
тихоокеанских атоллах, о схватках с пиратами, о морских глубинах…
Года за два до того как начались главные события этой книги,
Геннадий, ему шел тогда одиннадцатый год, познакомился с Николаем
Рикошетниковым. Произошло это в Доме культуры промкооперации на сеансе
одновременной игры против гроссмейстера Михаила Таля.
Гроссмейстер нервничал. Почти не думая, он делал ходы, то и
дело тревожно поглядывая на лобастого симпатичного мальчика в белом свитере,
сидящего за десятой доской.
«Неужели он примет жертву? — думал Таль, покусывая
тонкие губы. — Боже мой, неужели он примет жертву?» — Примете
жертву? — спросил Геннадия сосед слева. Геннадий посмотрел на него. Это
был мужчина лет 27–30, с худым и до черноты загорелым лицом, с умными и очень
живыми глазами, с небольшим шрамом на лице возле носа. Одет он был в
обыкновенный серый костюм, но на левой руке у него были массивные часы странной
треугольной формы, а правую руку, слегка прикрывая большой разветвленный шрам,
обхватывал браслет, сделанный то ли из ракушек, то ли из зубов какой-то
глубоководной рыбы.
«Любопытный молодой человек», — подумал Геннадий и
ответил:
— Да, приму.
— Не кажется ли вам, что здесь таится ловушка? —
спросил сосед. — Вы же знаете эти жертвы Таля. Как начнет потом шерстить!
— Я все продумал, — спокойно сказал
Геннадий. — Никакой ловушки нет. — Он мельком взглянул на позицию
соседа. — А вот вам грозит мат.
