— Как?! Где?! Не может быть! — воскликнул сосед,
судорожно оглядел позицию и прошептал: — А ведь верно…
— Спрячьте пешку е-7 в карман, — посоветовал ему
из-за плеча Геннадия сизоносый дородный мужчина, от которого исходил какой-то
странный, совершенно незнакомый мальчику запах. Так пахнет, должно быть, смесь
одеколона и вчерашнего винегрета.
Геннадий возмущенно посмотрел ему прямо в глаза.
— Как же вам не стыдно?! — ломким голосом
воскликнул он. — Ну как вам не стыдно? А еще мастер спорта!
Сизоносый под его взглядом запыхтел, покрылся пятнами,
опустил голову, прикрыв трехэтажным подбородком мастерский значок, и вытащил из
кармана две талевские пешки, коня и ладью.
— Возвращается, — шепнул Геннадию сосед слева.
Геннадий повернул голову и поймал обращенный к нему жгучий
тревожный взгляд экс-чемпиона мира. Быстро делая ходы, Таль приближался к
Геннадию. В зале слышались глухие рыдания побежденных и звонкий смех редких
счастливцев, сделавших ничью. Матч на ста досках близился к концу, Геннадий
снял пешкой белого ферзя и спокойно стал ждать.
— Вам мат, — торопливо сказал Таль сизоносому,
шагнул к Геннадию, окинул взглядом доску, вздрогнул и, глубоко заглянув в глаза
мальчику, прошептал: — Поздравляю с победой.
В зале поднялся ужасающий шум. Таль стоял, опершись на стол,
и покачивался то ли от усталости, то ли от огорчения. Сосед слева крепко пожал
руку Геннадию;
— Какой вы молодец! Поздравляю!
В гардеробе загорелый сосед подошел к Геннадию. Был он уже в
замысловатом кожаном полупальто с многочисленными «молниями» и в рыжей забавной
кепочке.
— Еще раз хочу выразить вам свое восхищение, —
сказал он и представился; — Рикошетников Николай Ефимович.
— Геннадий Стратофонтов, — отрекомендовался наш
герой.
Они вместе вышли на улицу. Здесь их обогнал сизоносый.
Обернувшись, он смерил Геннадия уничижительным взглядом и хохотнул вызывающе:
— Тоже мне! Яйца курицу учат! А ведь, наверное, пионер!
Смех его был надменным и грубым, но в нем также
чувствовалась обида и тоска. Кто знает, сколько надежд связывал этот человек с
сегодняшним матчем!
Николай Рикошетников тут же взял его за локоть своей
железной рукой.
— Немедленно извинитесь.
— Немедленно извиняюсь, — сразу же сказал
сизоносый и неуклюже потопал к гастроному.
Геннадий и Николай Рикошетников медленно пошли по Кировскому
проспекту к Неве.
— Стратофонтов… — проговорил Николай, — Вы
знаете, что был такой путешественник Стратофонтов?
— Это мой предок, — сказал Геннадий. — Его
портрет висит у нас дома.
— Вот это удивительно! — воскликнул
Николай. — Ведь адмирал Стратофонтов был любимым героем моего детства.
Никогда не забуду описание его битвы с эскадрой Рокера Буги! Может быть,
благодаря Стратофонтову я и пошел в мореходку?
— А вы моряк?
— Да. Я капитан научно-исследовательского судна «Алеша
Попович».
Сердце Геннадия часто забилось.
— Да вы же, наверное, избороздили всю Океанию?
— Да, избороздил, — скромно ответил Николай.
Падал мягкий снег. Он покрыл уже скаты и парапеты
Петропавловской крепости, тротуары и перила моста.
Внизу колыхалась тяжелая невская вода. За Дворцовым мостом
мигали огни большого крейсера, явившегося в город на Октябрьские праздники.
— Ну, а я просто школьник, — сказал Геннадий.
— Я догадался, — сказал Рикошетников. —
Сейчас вы, Геннадий, просто школьник, но кто знает, может быть, со временем
будете чемпионом мира.
— О нет, шахматная карьера меня не прельщает.
— Не обязательно по шахматам, может быть, и по другому
виду спорта.
— В раннем детстве… — сказал Геннадий и взглянул
на капитана, не усмехнется ли он. Нет, Рикошетников и не думал усмехаться. Чуть
склонив голову, он предупредительно и серьезно слушал выдающегося
мальчика. — …В раннем детстве я мечтал стать моряком, — продолжал
Геннадий. — Путешественником, как мой предок. Я, можно сказать, бредил
Океанией. Но согласитесь, Николай Ефимович, какой смысл сейчас становиться
путешественником? Ведь все уже давным-давно открыто, исследовано. Море стало
вполне обычным… Эх, надо бы мне родиться хотя бы в XIX веке, а еще лучше в
XVII!
— Вы и правы и неправы, — задумчиво проговорил
Рикошетников- Конечно, сейчас острова не откроешь, и лайнеры пересекают
Атлантику за пять дней точно по расписанию. Но знаете, Гена, океан остается
океаном, и все моряки это понимают. Он так огромен… у него непонятный характер…
с ним шутить нельзя. Даже гигантские атомные субмарины иной раз пропадают в нем
без следа. Вспомните «Трешер»!
Знаете, иной раз стоишь ночью на мостике, смотришь в море, и
начинает даже какая-то чертовщина мерещиться, кажется, что там, под тобой, на
страшной глубине, есть какая-то совершенно неизвестная и недоступная даже
воображению жизнь. Большие глубины, Гена, практически ведь еще не исследованы.
Год назад мы работали милях в двухстах к востоку от
архипелага Кьюри. Утром как-то выхожу на палубу — батюшки! — прямо под
бортом метрах в десяти чудовищная рыба величиной со слона. Ярко-красная и будто
светящаяся изнутри. Плывет на поверхности, таращит жуткие буркалы, как будто бы
пощады просит. Потом переворачивается на брюхо, и точка. Подняли мы ее на палубу.
Наш главный ихтиолог чуть в обморок не упал. «Глазам своим не верю! —
кричит. — Это же рыба намадзу!» Оказалось, что это полумифическая
глубоководная рыба, существование которой ученые подвергали сомнению. В
японских старых книгах говорится, что рыба намадзу предвещает землетрясение.
Всплывает на поверхность и подыхает. Ученые считают это чистым вымыслом. Но
между прочим, Гена, через три дня на Кьюри было сильное землетрясение…
— И вы попали в шторм? — спросил Геннадий.
— Ну нет! — засмеялся Николай. — Капитан
Рикошетников уважает мифологию. Мы вовремя драпанули к Большим Эмпиреям.
— Большие Эмпиреи! — воскликнул Гена. — Да
ведь это же…
— Совершенно верно, — сказал моряк. — Именно
в районе этого архипелага началась многодневная битва «Безупречного» с пиратской
эскадрой.
— Это чудовище Рокер Буги беспощадно грабил
островитян! — гневно сказал Геннадий и сжал кулаки. — Он хотел свить
на Эмпиреях свое гнездо.
