— Не вышло! — выкрикнул Николай.
Капитан и школьник остановились возле памятника Суворову,
посмотрели друг другу в глаза и обменялись крепким рукопожатием.
…Ядро пробило фальшборт, шипящим яростным дьяволом
прокатилось по палубе, калеча людей, разрушая предметы.
— Разрешите открыть огонь? — дрожа от возбуждения,
спросил лейтенант.
— Еще не время, — спокойно проговорил командир.
Русский клипер несся по узкому проливу вслед за пиратской эскадрой. Расстояние
между ним и тремя неуклюжими, но сильно вооруженными барками неумолимо
сокращалось…
— Он правильно сделал, что отрезал «Блу Вэйла» от двух
других судов, — сказал Николай Рикошетников.
— А потом накрыл его залпом правого борта, —
продолжил Геннадий Стратофонтов.
…Гром канонады висел над прозрачными до самого дна
прибрежными водами. Потревоженные осьминоги вылезали из темных расселин. Дельфины
возбужденно прыгали между водяных столбов, удивляясь веселой игре, затеянной их
старшими братьями. Жители Больших Эмпиреев живописными группами толпились на
прибрежных скалах, наблюдая, как стремительный белокрылый корабль расправляется
с их обидчиками, явившимися словно призраки кровавого XVI столетия в их
просвещенный XIX век…
— Вот так-то, мистер Рокер Буги, — прошептал
Геннадий. — Вот так-то. А ведь вы могли бы быть неплохим моряком.
— По некоторым источникам, капитану Буги удалось
спастись, — сказал Николай. — Говорят, что он провел остаток своих
дней на острове Карбункл.
Рокот мощного мотора вернул собеседников в наши дни. Возле
памятника Суворову остановился автобус, и из него с беззаботным смехом
вывалилась группа иностранных туристов. Щелкая аппаратами, куря табак, жуя и
жужжа, европейцы подошли к памятнику полководцу, который в былые дни немало
потрепал их пращуров. Внимание Геннадия и Николая привлек один из туристов,
рослый сильный мужчина лет сорока. Пальто из дорогого твида обтягивало мощный
торс, тяжелые, так называемые «вечные» ботинки оставляли в пушистом снегу
широкие следы по меньшей мере сорок четвертого размера.
Чрезвычайно крупные черты лица, бананообразный нос, мохнатые
гусеницы бровей, похожий на утюг подбородок находились в странном противоречии
с единственной изящной деталью — аккуратно подбритыми усиками.
Держась несколько в стороне от группы, мужчина подошел к
памятнику, осмотрел его, неопределенно улыбнулся. Под тонкими усиками мелькнул
золотой зуб. Внимательные холодные глаза остановились на капитане и мальчике,
чуть расширились, как у застывшего перед прыжком хищника, потом отъехали в
сторону. В поисках сигарет мужчина похлопал себя по карманам, расстегнул
пальто, и в мутном свете фонарей мелькнула галстучная заколка в виде лопаты с
припаянной к черенку старинной монетой, похожей на испанский дублон XVI века.
Щелкнула газовая зажигалка, и к запаху дорогого одеколона прибавился другой,
странный сладковатый, немного дурманящий запах.
«Сигареты с марихуаной», — догадался Николай Рикошетников.
Капитан и школьник двинулись дальше. Отойдя несколько шагов от памятника, они,
не сговариваясь, одновременно оглянулись.
В руке у незнакомца уже была плоская фляга толстого стекла.
Недобро улыбаясь, он смотрел на все, что дорого каждому ленинградцу, каждому
советскому человеку, да и просто человеку доброй воли, — на шпиль
Петропавловки, на ростральные колонны, на арки мостов.
— На редкость неприятный человек, — сказал
Геннадий. У него еще в раннем детстве выработалась одна весьма полезная привычка:
некоторые мелькающие в толпе лица он усилием воли фиксировал в своей памяти.
Так и сейчас: он прищурился на неприятного незнакомца, как бы сфотографировал
его на всякий случай.
Этот вечер капитан провел в кругу семьи Стратофонтовых.
Родители Геннадия, Элла и Эдуард, а также бабушка Мария Спиридоновна очаровали
моряка. Он сразу угадал в новых знакомых людей своего круга, людей большого
риска, безграничной храбрости и благородства. Так началась дружба капитана
научно-исследовательского дизель-электрохода «Алеша Попович» с потомками
адмирала Стратофонтова и прежде всего с всесторонне одаренным школьником Геной
Под влиянием этой дружбы Геннадий вступил в клуб «Юный
моряк» и вскоре стал там одним из первых активистов. Он научился обращаться с
секстантом и гирокомпасом, прокладывать курс на штурманских картах, разбираться
в лоциях, в международном своде сигналов, грести, нырять с аквалангом…
Возвращаясь из своих дальних рейсов, Рикошетников немедленно
являлся к Стратофонтовым. О, эти прекрасные вечера под медной люстрой, под
благожелательным голубым взглядом адмирала! О, эти рассказы о трудной морской
работе, о далеких портах Ла-Валетта, Дубровник, Джакарта, Перт, о дружбе и силе
духа!
Между тем шли недели, месяцы и даже годы. Весной 196… года,
когда Геннадий окончил шестой класс, капитан Рикошетников прилетел в Ленинград
из дальневосточного порта Находка.
— Сильно оброс «Попович» морскими желудями, —
объяснил он. — Поставили его в док почиститься, чтобы не обижался.
Бабушка Стратофонтова в это время с невероятным упорством
сооружала большой кремовый торт в честь своего любимца. Руки ее, непривычные к
женскому труду, плохо осуществляли грандиозный замысел, но, как говорится,
терпение и труд все перетрут, и вскоре мужчины общими усилиями водрузили на
стол кремовое чудовище, похожее на контрольную башню аэродрома,
— Куда же вы теперь собираетесь, Николай? —
спросила мама Элла, когда башня была уже срыта до основания.
Рикошетников смущенно хмыкнул и, глядя в скатерть,
проговорил:
— Представьте себе, друзья… как это ни странно, но… все
это лето мы будем исследовать прибрежный шельф в районе архипелага Большие
Эмпиреи…
— Я! — вскричал при этих словах Геннадий и осекся.
— Что?! — вскричала бабушка и сжала под столом
скатерть.
За столом воцарилось молчание, нарушаемое лишь сильным
стуком Генашиного сердца. Потом все медленно повернулись к портрету адмирала.
Адмирал мягко, отечески улыбнулся. Похоже было, что он все уже знал наперед.
— А почему бы и нет? — проговорил папа Эдуард,
вспомнив горы.
— Я — «за»! — коротко сказала мама Элла, вспомнив
небо.
— Двух мнений тут не может быть! — покрывшись
холодным потом, заявила Мария Спиридоновна и вспомнила все.
— В принципе это возможно, если будет ходатайство
вашего клуба, — почесав затылок, сказал Геннадию Николай Рикошетников.
