Толпы жителей столицы собрались вокруг отеля «Катамаран»,
который заселяли музыканты. Музыканты всем понравились, Рослые, плечистые, с
сизыми носами, с серьгами в ушах, они легко несли в татуированных руках футляры
со скрипками, виолончелями, фаготами, контрабасами. Поразила всех внешность
дирижера: черная ассирийская борода, рыжие кудри, темные очки, закрывающие
пол-лица, треугольная шляпа с плюмажем, фигура десятиборца, огромная узловатая
дирижерская палочка величиной с палицу Геракла.
— Крепкие ребята, — сказал Нуфнути Куче лучшему
легоперу вселенной Рикко Силле.
Они стояли в первом ряду и разглядывали музыкантов.
— Может, вызовем их на булоножный поединок? —
спросил Силла.
— Неплохая идея, — проговорил Нуфнути и вдруг
схватил легопера за плечо. — Рикко! Смотри! Смотри, кто среди них!
От автобуса к отелю шел крепкий загорелый мальчик с целой охапкой
медных тарелок в руках. Рядом с ним, нагруженный барабанами разных калибров,
двигался высокий стройный мужчина с длинными волнистыми волосами, с усами и
бородкой.
— Это Геннадий, — проговорил Рикко Силла. —
Значит…
— Молчи, — шепнул Нуфнути Куче.
Геннадий уже заметил их. Подойдя ближе, он намеренно уронил
тарелки и быстро сказал нагнувшемуся сенатору:
— После захода солнца ждите меня возле памятника
дедушке. Ждите столько, сколько понадобится. Рядом со мной — друг.
Едва последние музыканты скрылись в отеле, из окон грянула
искрометная музыка Россини.
— Репетируют, — умиленно говорили в толпе.
Ассирийская борода и шляпа с плюмажем мелькала в окнах. Нестройное пение,
крики, хохот и бульканье летели из отеля. Официанты сбились с ног, поднося в
номера лошадиные дозы «Горного дубняка». Потом послышался мощный храп,
перекрывающий музыку Россини.
— Спят или репетируют? — недоумевали в толпе.
— И спят, и репетируют, — говорили знатоки. Во
второй половине дня Геннадий нанес визит мадам Накамура-Бранчевской.
— О Джин! — протянув руки, сияя своей самой
очаровательной улыбкой, воскликнула дама. — Как я рада видеть вас вновь!
Мистер Ричард Буги сказал мне, что вы решили посвятить себя борьбе за свободу
моего народа. Он очень высокого мнения о вас, а это немало, мой мальчик. Но не
будем о политике, она меня мало интересует, я лишь сочувствую патриотам. В это
время в комнату вошла Доллис. Она хмуро посмотрела на Геннадия и буркнула: — Ты
снова здесь?
— Доллис, как ты нелюбезна! — пожурила ее
мадам. — Джин проделал такой большой путь, чтобы вновь увидеть нас. Как
здоровье вашей бабушки, Джин?
— Спасибо, мадам. Бабушка и ее брат шлют вам самый
сердечный привет. О вас много говорят в наших кругах. О вашем розарии ходят
просто фантастические слухи. На последнем уикэнде граф Чарли Бартлет
Эстерхаэи-младший, ну тот самый, что отличился в океанской гонке на яхте
«Клубника», читал ваши стихи из журнала «Лестница», а несравненная Грейс,
княгиня Монако, увидев ваш снимок в журнале, сказала, что, по ее мнению, ваш
род восходит к древнейшим французским фамилиям.
Накамура-Бранчевска от волнения даже покрылась красными
пятнами и вроде бы закатилась, на секунду потеряла сознание.
— Но как попал в Англию журнал «Лестница»? —
пролепетала она.
— Это я привез его, мадам, — внутренне хохоча, с
полупоклоном ответил Геннадий.
— О Джин! О мой друг! — совсем уже расплылась в
благостной истоме будущая королева, но в это время в парке послышались мужские
голоса, и она пружинисто вскочила, глаза ее сузились, движения приобрели
привычную хищную гибкость.
— Извините, мой Друг, у меня сейчас заседание правления
фирмы. Мы увидимся завтра на празднике Кассиопеи Вы, конечно, знаете, что это
будет очень интересный праздник, — добавила она многозначительно и вышла.
Посмотрев в окно, Геннадий увидел Буги, Мизераблеса, Чанга и
Латтифудо, идущих по аллее к дому. Собранные вместе, эти господа казались
персонажами страшного сна.
— Ненавижу всю эту банду, — сказала за его спиной
Доллис.
Он обернулся и увидел, что девочка смотрит на него
нахмуренным, злым взглядом.
— Что за чушь ты болтал матери о французских
фамилиях? — проговорила она и вдруг схватила Геннадия за руку: ~ Знаешь,
кто моя мать? Знаешь? — Доллис передернулась, как от судороги. Лицо ее
исказилось. — Она преступница!
— Ты что-нибудь узнала? — быстро спросил Геннадий,
— Очень многое. Она преступница! Она хочет поработить
наш народ, отдать его в кабалу иностранцам! Я все знаю, и, если ты из их банды,
иди, доноси!
— Здесь нельзя говорить, — сказал Геннадий. —
Давай выйдем в парк.
Они уселись на краю большого круглого бассейна. Ветви
вавилонской ивы надежно скрывали их. Здесь Доллис, волнуясь и чуть не плача,
рассказала Геннадию все, что он давно уже знал. Оказалось, что она случайно
услышала разговор своей матери с Мамисом, а потом и многое другое.
Противоречивые чувства раздирали девочку. Еще бы — ведь она привыкла любить
свою мать и даже преклонялась перед ней, перед ее красотой и умом. Сейчас,
когда ей открылась страшная правда, она не знала, что предпринять: высказать матери
все в глаза, убежать из дому, может быть, покончить с собой?
Она никогда не видела своего отца, погибшего во время
цунами, капитана дальнего плавания. Но была уверена, что если бы он был жив, он
не дал бы матери скатиться к преступлению.
С горечью слушал Геннадий исповедь своей маленькой подружки,
столь похожей на гордую Ленинградскую чемпионку Наташу Вертопрахову.
Это был ветреный тревожный вечер. Пятна кроваво-красного
заката, сквозившего сквозь ветви агавы и юкки, северных пальм и итальянских
сосен, ливанского кедра и японской вишни, филодендрона, благородного лавра,
колыхались на глади бассейна.
— Этот бассейн сообщается с морем? — спросил
Геннадий.
— Да, через подземный тоннель, — машинально
ответила Доллис, глядя прямо перед собой остановившимся взглядом. — Там
есть решетка-фильтр…
— Решетку можно поднять?
— Стоит только нажать вон ту кнопку внизу.
Геннадий сбежал по ступенькам к самой воде, нажал кнопку и
несколько раз негромко позвал;
— Чаби! Чаби! Чаккерс!
