После этого он засунул голову в воду и несколько раз позвал
друга ультразвуком.
— Ты не спятил, Джин? — спросила изумленная
Доллис,
— Слушай, Доллис, сегодня решительный вечер. Многое
зависит от нас, от тебя и от меня. Слушай меня внимательно.
Он рассказал ей обо всем: о том, как он попал в плен, на
остров Карбункл, о своей поездке в Лондон, о коварных планах
Накамура-Бранчевской и об откровениях Ричарда Буги.
— Значит, я не ее дочь, — тихо проговорила
Доллис. — Значит, все эти годы я была для нее только игрушкой. Значит,
никакого отца-капитана у меня не было…
Геннадий давно уже заметил, что по бассейну кругами ходит
Чаккерс. Врожденная деликатность, вероятно, мешала бывшему сержанту прервать
разговор девочки и мальчика.
— Доллис, ты должна узнать, о чем сейчас совещаются
заговорщики. Опасность угрожает не только Оук-порту, но и нашему научному
кораблю «Алеша Попович». Готова ты на это? — спросил Геннадий.
— Да, — решительно ответила девочка.
— После двенадцати ночи я буду ждать тебя на Львиной
лестнице. Связным у тебя будет один мой друг. Чаби!
Доллис вздрогнула: из воды высунулась лукавая круглолобая
физиономия дельфина.
— Привет, Гена, — хрипло сказал Чаби
по-русски. — Ну как тебе бабушка, Лондон? Ужас небось какой шум, а?
— Чаби, познакомься, это Доллис.
— Очень приятно, мисс.
— Будешь связным, Чаби. Тут большие дела начинаются.
— Да, я уже слышал, можешь на меня рассчитывать.
Кстати, Генок, привет тебе от ваших ребят. Я с ними на прошлой неделе болтал.
— Ну как они? — с волнением спросил Геннадий.
— Да все в порядке, работают по плану. Хорошие мужики:
и Рикошетников — настоящая морская душа, и Верестищев, и Шлиер-Довейко, этот
всякое видал, и помполит Хрящиков всегда найдет нужное слово, и Барабанчиков, и
Телескопов. И, что характерно, Генок, не унижают эти ребята твоего
человеческого достоинства. Вот что характерно — понимают нашего брата!
При этих словах Геннадий особенно остро почувствовал, как не
хватало ему все это время его друзей, с которыми сам черт не страшен. Однако
предаваться размышлениям времени не было. Он встал и сказал:
— Доллис, Чаби, друзья! Готовы ли вы бороться до конца
за идеалы свободы и справедливости?
— Готовы! — в один голос ответили дельфин и
девочка.
— Давайте скрепим нашу дружбу и клятву
рукопожатием! — торжественно сказал Геннадий.
— За неимением рук предлагаю потереться носами, —
смущенно проговорил дельфин.
Мальчик и девочка наклонились и потерлись носами о влажный
клюв морского человека.
— Да ну вас, ребята, — пробормотал Чаби. — В
такие минуты плакать хочется.
Луна спряталась за голову Серхо Филимоныч Страттофудо, когда
Геннадий по водосточной трубе спустился на Сенатскую площадь. Огромная тень
памятника закрывала половину площади, и в этой тени за неосвещенными окнами
маленького кафе мерцали сигаретки ампирейских легоперов.
— Геннадий, — бросились к нему сенатор Куче, Рикко
Силла и Токтомуран Джечкин. — Как мы рады снова видеть вас, потомка нашего
памятника, в добром здравии!
— Спокойно, друзья, сейчас не время для
сантиментов! — жестко сказал мальчик. — Есть у вас оружие?
— Есть! — гордо ответил Джечкин. — Шпаги,
абордажные сабли, двухствольные пистолеты, пики! Мы очистили весь национальный
музей.
Геннадий только усмехнулся, вообразив себе вооруженное таким
образом войско, сражающееся против Ричарда Буги.
— Ну хорошо, оружие у вас будет, — сказал
он. — Ответьте мне только на такой вопрос. Сможете ли вы за два часа
достать двадцать четыре скрипки, шесть виолончелей, шесть контрабасов, десять
труб, семь флейт, три кларнета, две арфы, пять гобоев, четыре валторны?…
— С валторнами у нас плохо, — прикинул сенатор
Куче.
— Я достану валторны, — решительно заявил Рикко
Силла.
— Прекрасно, — сказал Геннадий. — Теперь
слушайте, друзья…
Через час Геннадий соскользнул по громоотводу прямо ко входу
в отель «Катамаран». В отеле все шло по плану.
В зале ресторана Джон Грей — Силач-Повеса накачивал
«товарищей по оружию». Он стоял посредине огромного стола. размахивал большим,
как флаг, эмпирейским велюром и пел:
Пока на белом свете
Деньжатами разит,
Солдат в лихом берете
Всегда обут и сыт.
Все для тебя несложно,
Покуда ты — солдат!
Твой нож не дремлет в ножнах,
Кулак твой волосат!
А принципы надежно
В швейцарском банке спят!
Захмелевшие ландскнехты бизоньими глотками восторженно
ревели:
А принципы надежно
В швейцарском банке спят!
Официанты по знаку Джона Грея вкатывали всё новые бочки
несравненного «Горного дубняка». Они были изумлены поведением международных
музыкантов, но так как прежде никогда международных музыкантов не видели, то
полагали, что так они себя и должны вести, эти международные музыканты.
— Эй, чертенок, — закричал Геннадию Пабст, —
иди сюда! Ну-ка, глотни этого бальзама! Завтра ты исполнишь свое соло-пикколо,
а, чертенок? — Он склонил к Геннадию свою дремучую рожу и вдруг
прослезился: — Не зови меня, пожалуйста, Гориллой, Джинни. Очень прошу, не
зови. Разве я похож на гориллу? Разве у меня такие руки, как у гориллы? Разве у
меня такие надбровные дуги?
— Именно такие, сэр, — сказал Геннадий.
— Ну хорошо, допускаю… руки, дуги… — хныкал
Пабст. — Но разве умеет горилла разговаривать, а, Джинни? Ведь не умеет
же, а?
— Умеет, — сказал Джин. — Горилла
разговаривает не хуже вас, сэр.
— Как? Горилла умеет разговаривать?! — взревел
Пабст.
Он встал и пошел вдоль стола, взывая к товарищам: — Ребята,
горилла, оказывается, умеет разговаривать! Слыхали новость? Горилла! Умеет!
В конце стола он свалился.
