– Ты хорошо себя чувствуешь, Тилу? – прошептала Советница.
Комната, где мы лежали, была не освещена, но из-за соседней двери сочился тусклый свет – вполне достаточно для того, чтобы Советница могла наблюдать за мной, пока я спал. Мандазары это обожают – вероятно, потому, что сами практически не спят. Им кажется весьма любопытным тот факт, что люди полностью лишаются чувств на время сна, и они воспринимают это как нечто странное и даже магическое. Некоторые из служанок на Трояне принимали анестетики, прежде чем улечься в постель рядом со мной: им хотелось лишиться сознания, чтобы почувствовать, каково это – «спать вместе».
Конечно, они не понимали, что эти слова означают для людей, – не в большей степени, чем Советница понимала, что ощущает мужчина, когда он просыпается и чувствует, как кто-то поглаживает его по лицу. Мандазары вообще никогда не думают о сексе, за исключением брачного периода. Они знают, что у людей с этим по-другому, но не слишком хорошо представляют, насколько… гм… насколько часто… насколько постоянно некоторые мысли возникают в воображении представителей вида «хомо сапиенс».
Стоит закрыть глаза, и голос самки будет звучать почти так же, как и голос обычной женщины. Таким же кажется и прикосновение ее лапки. Такое нежное…
Глядя на Советницу и ощущая, как ее пальцы касаются моей щеки, я вдруг обнаружил, что вспоминаю тот поцелуй на «Иве», запах духов, женщину, обнимавшую меня… Женщину, которая выглядела так же, как и адмирал Рамос, хотя и не была ею… И саму Фестину, которая лежала рядом со мной в темном лесу, глядя на звезды…
«Кажется, у меня до сих пор не в порядке с головой».
Фестина, конечно, была женщиной симпатичной, даже очаровательной, но она адмирал; что касается Советницы, то она лежала со мной в одной постели лишь потому, что я был болен. Откуда эти идиотские размышления по поводу каждого существа женского пола рядом со мной? А ведь у меня возникали мысли даже о Кайшо, в облегающей одежде и с опасно светящимися бедрами…
– Тилу, – прошептала Советница. – Ты о чем-то беспокоишься?
Я приподнялся и, взяв ее за лапку, осторожно отвел ее от моего лица.
– Может, все же не будешь называть меня Тилу, хорошо? Звучит как-то… – Я хотел сказать «кощунственно», но это бы ее расстроило. – Не стоит злоупотреблять этим словом.
– Прекрасно. Есть еще что-нибудь, что я должна или чего не должна делать? – спросила она шепотом, продолжая держать меня за руку с совершенно невинным видом.
Когда ты устал и одинок, то… вдруг она на самом деле имела в виду…
Нет. Этого не может быть.
«Не будь идиотом, – сказал я себе, – она всего лишь большое коричневое ракообразное».
Не помогло. Когда я жил среди мандазаров, они относились ко мне намного лучше, чем люди. Снова лежа рядом с одной из них, я вспоминал золотые дни, когда еще не началась война, и Сэм была жива, и все мы были на двадцать лет моложе…
Я высвободил руку из лапки Советницы и перевернулся на спину, чувствуя себя крайне неловко.
– Где адмирал Рамос? – спросил я.
– Она ушла с другим человеком – с той, со страшными ногами.
– Они вернутся?
– Утром. Но адмирал собирается улетать. На Троян.
Советница наклонилась к моему лицу, подрагивая вибриссами. Ее мордочка слегка коснулась моей щеки, мягкая и прохладная. У самок нет шипа на носу, лишь мягкая кожа, слегка пахнущая имбирем.
– Ты действительно улетаешь с ней?
– Адмирал Рамос хочет взять меня с собой. Она думает, будто я все там знаю.
– Ты знаешь, – сказала Советница. – Ты был супругом ее величества.
– Это было двадцать лет назад. До войны. – Я закрыл глаза. – Находясь на базе, я делал все возможное, лишь бы не слышать о том, что творится на планете. Впрочем, наблюдатели и так мало что, могли сказать – из-за нанитов на Трояне не работали ни компьютеры, ни радио. Наши спутники следили за передвижениями войск, но когда не знаешь, кто стоит во главе чьей армии… в общем, большую часть времени наблюдатели просто писали в отчетах отсебятину, чтобы они не выглядели чересчур скудными. Никто на самом деле не знает, что там происходит.
Советница несколько секунд лежала молча. Мне хотелось увидеть выражение ее мордочки, но решил, что смотреть ей в глаза все же не стоит: она могла снова взять меня за руку или начать поглаживать по щеке.
– Адмирал Рамос выясняет, чем занимаются вербовщики, – наконец прошептала Советница. – Женщина с красными ногами говорит, что адмирал пытается предотвратить события, заслуживающие сожаления, и что у вас это называется «специалист по улаживанию конфликтов».
Я не знал, что во флоте есть подобные специалисты, но был рад тому, что на этот пост назначили такого человека, как Фестина.
– Она считает, что вербовщикам помогает какой-то другой адмирал, – сказал я. – Ее это крайне злит, и она пытается как-то все уладить.
– Значит, адмирал Рамос – хороший хуман, – прошептала Советница. – Даже если она хочет забрать тебя от нас.
– Гм…
Когда я посмотрел на Советницу, мордочка ее была грустной – она всеми силами пыталась этого не показывать, но скрыть свое настроение ей явно не удавалось.
– А ты сам хочешь улететь? – спросила Советница.
– Нет, – ответил я. – Но адмирал Рамос считает, что на Трояне могут знать, кто стоит за вербовщиками. Она сказала, что таким образом можно решить ваши проблемы.
– Мне она говорила то же самое. Но это очень больно – и обрести, и потерять тебя в один и тот же день.
Неожиданно она наклонилась и коснулась своим мягким рыльцем моих губ. Поцелуй. Я никогда не видел, чтобы самки поступали так на Трояне. Вероятно, она научилась этому на Целестии – жест, позаимствованный у людей, которые воспитывали ее в детстве. Неуклюже, словно маленькая девочка, подражающая взрослым, она обняла меня за шею, уткнувшись в меня носом – не двигая ртом, просто плотно прижав его к моему лицу, словно не знала, что поцелуй может выглядеть как-то иначе.
Я отодвинулся от нее, чувствуя себя столь же смущенно и неуклюже.
– Все хорошо, – прошептал я. – В самом деле. Все будет хорошо.
Она опустила голову и посмотрела мне в глаза. Ее черные глаза изредка моргали – мандазары не плачут, когда им грустно, но тем не менее могут при этом выглядеть просто душераздирающе.
– На Трояне война. Тебя могут убить… и что тогда будет с нами?
Что я мог сказать? Что я вовсе не спаситель, каким она меня себе представляла? Мне не хотелось возвращаться на Троян, но и на Целестии толку от меня было не много. Вскоре все поймут, что я не стратег, не умею произносить вдохновенные речи и вообще ничем никому не могу помочь.
– Если адмирал Рамос считает, что от меня будет польза на Трояне… – начал я.
