Алик замер с открытым ртом, из которого стекала скопившаяся слюна. Незнакомец в мантии молча смотрел на него. С обезображенного куска мяса в его руке каплями падала кровь, впитываясь в светлый пиджак лежавшего ничком Вашкова. Алик почувствовал, что его сейчас вырвет. Полупереваренные жюльен, кофе и ликер поднялись по пищеводу и хлынули изо рта, стекая по подбородку на испачканную зеленью травы рубашку. Глаза заволокло слезами и фигура перед ним стала совсем расплывчатой.
Внезапно земля дрогнула, словно по бульвару шла тяжелая военная техника. Алик услышал тяжкий топот и моргнул, стряхивая слезы.
Серая массивная тень, метнувшаяся с проезжей части через чугунную решетку ограды, с лету врезалась в незнакомца, опрокидывая его на стоявшего на коленях Алика. Его обдало тяжелым смрадом, будто пахнувшим из звериной пасти, одновременно окутывая могильным холодом. Теряя рассудок, Алик закричал и забился под тяжестью рухнувших на него тел, точно кролик, придавленный к земле напавшим хищником. Вырвавшись из-под свившихся в схватке тел, он откатился в сторону. То, что он увидел, напомнило сцену из какого-то кошмара, то ли приснившегося после дикой пьянки, то ли увиденного в кино. Противники расцепились на мгновение и, сливаясь в тень мгновенным перемещением, закружились, выбирая момент для броска. Мантия незнакомца, убившего Вашкова, расплываясь черным дымом, выбрасывала плотные клубы, увеличиваясь в объеме и вырастая на глазах во что-то бесформенное и огромное. Напротив него, глубоко взрывая кривыми когтями землю, припадал к траве, раскачивая прямоугольной шипастой головой с кошмарной пастью, словно сошедший с экрана персонаж из «Парка Юрского периода». Алик даже вспомнил название этого чудища и обрадовался, точно от этого зависела его жизнь. Велоцираптор!
Как на экране компьютера, в его мозгу отложились фразы чужого разговора:
– Ты должен быть доволен, язычник. Я очищаю город от скверны.
– Чтобы создать чудовище!
Словно надувная игрушка, ящер увеличивался в размерах, становился коренастей и массивней. Он ударил хвостом. Разлетелась щепками скамейка, взлетели комья земли. С диким ревом раскрывая пасть с мелькавшим красным языком и выбрасывая вперед задние лапы, ящер прыгнул в черную клубящуюся тучу. Казалось, невозможно остановить бросок мощного тела, ощетинившегося длинными кривыми когтями. Облако устремилось навстречу, обтекая противника со всех сторон. Врезавшись в него, раптор на мгновение завис, как приклеившаяся к липучке муха, и с ревом опрокинулся на спину. Взлетели земля и вырванная трава. Лапы ящера, окутанные черными клубами, были словно зажаты в тисках. Бешено вращая желтыми глазами с вертикальным зрачком, он вцепился зубами в навалившееся на него расплывчатое тело. Что-то противно затрещало, словно ломающаяся ветка дерева, и ящер, разжав зубы, взревел от боли. Одна из лап, вывернутая в суставе, бессильно упала на землю. Обретая реальные контуры, облако, словно расплющивая, давило на него с все возрастающей силой. Наполненный болью и ненавистью рев пронесся над Тверским бульваром. В последнем усилии взметнувшийся длинный хвост обрушился сверху на бесформенное тело врага. Хлюпнув, будто разбитая о камень медуза, облако стекло с распростертого тела, отползая в сторону.
Помогая себе хвостом, раптор приподнялся на трех лапах, не признавая поражения.
Будто кто-то повернул ручку громкости, и Алик услышал визг тормозов останавливающихся автомобилей, крики и топот ног бегущих от Пушкинской площади людей.
Скользя по траве, словно ртуть, черное бесформенное тело покатилось в сторону Сытинского переулка, принимая очертания человеческой фигуры.
Раптор, держась в тени деревьев, метнулся вниз по бульвару. Ускользающее сознание Алика успело отметить меняющийся на бегу облик ящера, но может быть, это просто шок от пережитого ужаса играл с ним шутки.
Глава 16
Волохов перебежал освещенные дорожки скверика и рухнул в траву, застонав от боли. Правая рука висела плетью. Позади слышались крики, но его не преследовали. Приподнявшись, он посмотрел назад. Два милиционера отгоняли любопытных от места происшествия, еще один говорил по рации, показывая рукой то в Сытинский переулок, то вдоль бульвара. Надо было уходить. Скрипнув зубами, он встал на ноги и, тяжело перевалившись через чугунную ограду, пересек проезжую часть. Богословским переулком выбравшись на Бронную, он выбился из сил и остановился, прислонившись к стене дома. В голове мутилось. Он не чувствовал руку вниз от локтя, кисть была неестественно вывернута.
– Вода, – пробормотал он, – Где-то здесь Патриаршие пруды. Где-то здесь…
Придерживая поврежденную руку, Волохов побрел вперед, стараясь держаться в тени домов. Перед глазами все плыло, он пытался читать названия улиц, но буквы расплывались перед глазами, и он наугад брел дальше. Он опять опоздал. Мало того, он проиграл в очной схватке. Спасло его только то, что на Пушкинской площади никогда не бывает безлюдно. Волохов опять почувствовал на себе холодную тяжесть придавившего его к земле аморфного тела. Он сплюнул. Во рту был какой-то гнилостный вкус. Это когда он вцепился зубами во что-то скользкое, податливое, как протухший расползающийся студень. Под ногой загремела пустая пластиковая бутылка. Волохов огляделся. Он был в конце Большой Бронной, слева стояла Хабад Любавическая синагога, значит, он почти вышел к Никитским воротам. Патриаршие пруды где-то справа, но он понял, что не дойдет. Надо присесть и переждать эту боль. Ему попался маленький скверик с памятником, вокруг стояли скамейки. Он упал на одну из них и повалился на бок, на здоровую руку. Я только немного отдохну, совсем немного. Просто полежу и пойду дальше, уговаривал он себя.
Каменный поэт смотрел на него печальными глазами.
Пускай я умру под забором, как пес,
Пусть жизнь меня в землю втоптала,
Я знаю – то бог меня снегом занес,
То вьюга меня целовала… Ст. А. Блока
Это ты мне напророчил или себе, спросил его Волохов.
Он лежал, бездумно глядя на бегущие, подсвеченные огнями большого города облака. Ночной ветер шелестел темными листьями над головой. Он не смог уберечь свою женщину, он не смог одолеть врага в схватке. Он проиграл. Он стал слаб, у него забрали силу, оставив жалкие крохи. «Сын змея лютого, зверь-оборотень, каркодил огнедышащий, что лодьи топит и мосты рушит…». Все в прошлом, все…
Он закрыл глаза. Где-то недалеко ударил колокол, потом еще раз. Улыбка скривила губы в горькой усмешке. Вам придется обойтись без меня. Я сделал, что мог. Попробуйте сами позаботиться и о вере своей, и о людях. Иудеи своих верующих из-за трех морей подкармливают. В синагоге для них не только покой душевный, но и телесная помощь, а православные в своей родной стране роются в отбросах.
Разбирайтесь сами…
Он почувствовал чей-то взгляд и открыл глаза. Над ним склонилось строгое лицо с русой бородкой, серые глаза смотрели жестко, без жалости.
– Ну-ка, вставай, Павел, – Александр Ярославович помог ему присесть на скамейке, – что тут у тебя?
