Книга Светлячок надежды, страница 28. Автор книги Кристин Ханна

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Светлячок надежды»

Cтраница 28

Горы собачьего дерьма. Нельзя отворачиваться от боли, разрывающей душу. Это не помогает. Скорее, наоборот.

Единственным утешением было погружение в себя. Вместо того чтобы отворачиваться от душевной боли, нужно зарыться в нее, натянуть на себя, как теплое пальто в промозглый день. В утрате есть некое умиротворение, в смерти – возвышенность, в раскаянии – свобода. Мара знала это по собственному горькому опыту.

Закончив подсчет свечей-черепов, она положила листок учета в книжную витрину. Мара не сомневалась, что забудет, где он, но кого это волнует? У нее обеденный перерыв. Да, она пришла рано, но тут никакие правила не соблюдаются.

– Я ухожу на ланч, Стар! – крикнула Мара.

– Ладно, – ответили ей из темноты. – Передавай привет всему шабашу.

Мара закатила глаза. Сколько ни говори хозяйке, что она не ведьма, а сборище ее друзей не шабаш, Старла стоит на своем.

– Без разницы, – буркнула она и прошла через полутемный магазин к кассе, где из выдвижного ящика со всяким хламом выудила свой телефон. Это одно из немногих правил, которые соблюдались в магазине – никаких телефонных звонков в рабочее время. Старла утверждала, что чирикающий телефон разрушает магию покупки.

Мара взяла телефон и выскочила на улицу. Открывшаяся дверь издала пронзительное кошачье мяуканье – вместо звона колокольчиков, как в других магазинах. Не обращая внимания на эти звуки, Мара вышла на свет. В буквальном смысле.

На экране телефона мигало текстовое сообщение. Она прочла. За последние два часа отец звонил четыре раза.

В сентябре центр Портленда особенно красив. Историческая часть города словно купается в солнечных лучах, и приземистые здания из красного кирпича выглядят ухоженными. Мара опустила голову. Она давно уже научилась не встречаться взглядом с «нормальными» людьми на улице. Таких подростков они удостаивали лишь презрительного взгляда. Хотя «нормальных» людей на самом деле почти нет. Большинство внутри себя такие же, как она – похожи на медленно гниющий фрукт.

По мере приближения к ее квартире пейзаж становился все более унылым. Всего несколько кварталов, а город уже стал мрачным, уродливым. Обочины дорог завалены мусором, а на деревянных столбах и грязных окнах наклеены объявления о розыске пропавших детей. В парке под деревьями на противоположной стороне улицы в выцветших спальных мешках ночевали бездомные дети; рядом с ними собаки. В этой части города невозможно пройти и пяти шагов, чтобы не наткнуться на бездомного ребенка, клянчившего милостыню.

Но только не у нее.

– Привет, Мара, – поздоровался с ней мальчишка в черной одежде. Он сидел на крыльце, курил сигарету и кормил печеньем тощего добермана.

– Привет, Адам.

Мара прошла еще несколько кварталов, остановилась и огляделась по сторонам.

Никто на нее не смотрит. Она поднялась по бетонным ступенькам и вошла в миссию благотворительного фонда «Свет Господа».

Тишина нервировала – с учетом того, сколько здесь собралось людей. Опустив взгляд, Мара пробралась через лабиринт входного контроля и оказалась в главном зале.

Бездомные сидели за столами на длинных скамьях, загораживая руками стоящие перед ними пластмассовые подносы с едой. Ряды людей за пластиковыми столами, все в многослойной одежде даже в этот теплый день. Грязные волосы прикрыты вязаными шапочками, как правило дырявыми.

Сегодня здесь больше молодых людей, чем обычно. Должно быть, экономят. Мара их жалела. В свои двадцать лет она знала, что такое приносить все свои вещи в туалет на заправке – их мало, но это все, что у тебя есть.

Она встала в хвост медленно движущейся очереди, рассеянно прислушиваясь к шарканью ног.

На завтрак здесь выдавали овсяную кашу на воде и поджаренный тост. Безвкусная еда тем не менее насытила ее, и Мара была благодарна. Соседи по комнате не одобряли, когда она сюда приходила. Пакстон называл это «брать у Чувака», но Мара была голодна. Иногда приходилось выбирать между едой и платой за квартиру, особенно в последнее время. Она отнесла пустую миску и ложку к окну и опустила в серый пластиковый бак, уже заполненный грязными мисками, ложками – никаких ножей – и чашками.

Потом поспешно вышла из столовой на улицу. Медленно поднявшись на холм, Мара подошла к просевшему кирпичному дому с трещинами на окнах и покосившимся крыльцом. На нескольких окнах вместо занавесок висели застиранные простыни.

Дом.

Мара обогнула переполненный мусорный бак, рядом с которым сидел пятнистый кот. Глаза не сразу привыкли к полутьме внутри. Лампочка перегорела два месяца назад, но никто и не подумал ее заменить. А так называемому коменданту дома было абсолютно наплевать.

Мара поднялась по лестнице, четыре пролета. На двери ее квартиры на ржавом гвозде висела половинка извещения о выселении. Сорвав оставшийся клочок, Мара бросила его на пол и открыла дверь. Маленькая квартира-студия с неровными, вспученными от воды полами и желтовато-серыми стенами была заполнена дымом и пропитана запахом марихуаны и сигарет с гвоздикой. Соседи по комнате сидели на разномастных стульях и на полу, но в большинстве своем лежали. Лейф лениво перебирал струны гитары, а Сабрина – ее прическа состояла из многочисленных косичек-дредов – курила кальян с марихуаной. Парень, называвший себя Мышонком, дремал на груде спальных мешков. Пакстон устроился в мягком кресле, которое Мара выудила из груды хлама рядом со своей работой.

Как обычно, он был одет во все черное – обтягивающие джинсы, потрепанные ботинки без шнурков и рваная футболка с портретами группы «Девятидюймовые гвозди». Бледность его кожи подчеркивали черные, до плеч волосы с голубыми прядями и глаза цвета виски.

Мара переступила через одежду, коробки из-под пиццы и старые туфли Лейфа. Пакстон поднял голову и посмотрел на нее несфокусированным взглядом. Потом показал ей клочок бумаги с неровными строчками. По почерку Мара поняла, что он совсем обкуренный.

– Мое последнее.

Она прочла стихотворение вслух, но так тихо, что никто ничего не услышал.

– «Только мы с тобой… вдвоем… в темноте, ждем и знаем… любовь наше спасение и наша смерть… никто нас не видит, кроме друг друга…»

– Понимаешь? – Пакстон слабо улыбается. – Тут есть подтекст.

Его романтизм грел ее израненную душу. Она взяла у него из рук листок и стала внимательно вглядываться в слова – как когда-то изучала строки Шекспира на уроке литературы в старших классах, в другой жизни. Пакстон протянул руки, и она увидела белые шрамы на его запястьях. Единственный из всех людей, которых Мара встречала, он понял ее боль; он показал ей, как можно трансформировать эту боль, лелеять ее, слиться с ней. Каждый в этой комнате знал о тонких линиях, которые может оставить после себя лезвие ножа.

На полу Сабрина раскачивалась из стороны в сторону, обнимая все еще дымящий кальян.

– Привет, Мара. Хочешь дыхнуть?

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация