Правда обожгла его как огнем. Она была нрава. Разумеется, Коко была тысячу раз права.
– Да, друг мой, пора бы тебе научиться замечать и пробегать глазами записки, которые ты оставляешь для самого себя. Теперь они все перед тобой. Не в прошлом, где навеки осталась твоя Джиджи, и не в каком-то отдаленном уголке вселенной. Здесь. В твоем настоящем. Ты знал, что умер и воскрес. И о том, что тебе предстояло совершить здесь, тоже знал. Тебе все это было известно с самого начала, но ты избегал смотреть правде в лицо – ведь это так тяжело и опасно.
Дрожащим, как у ребенка, голосом он признал:
– Ты права. Меня это пугает.
Она мягко произнесла:
– Знаю. Все это очень страшно.
– Коко, там, в зоопарке, я в самом деле говорил с самим собой мертвым?
– О, разумеется. Наконец-то ты хоть что-то понял. Это был один из немногих случаев, когда ты не побоялся воспользоваться своими новыми возможностями, чтобы остаться в живых. А ведь мог бы все время к ним обращаться. Но с тех пор, как вернулся, ты предпочитаешь, причем вполне осознанно, игнорировать свои новые знания, в надежде уклониться от того, ради чего тебя сюда вернули.
Она умолкла. Этрих тоже долго не произносил ни слова и лишь через несколько минут негромко пробормотал, не будучи вполне уверен, что она его услышит:
– Наверное, это потому, что работать в офисе куда легче, чем сражаться с богами.
– И затевать интрижки с продавщицами из магазинов дамского белья, – хихикнув, прибавила Коко.
– Вот именно, и это тоже.
Он чувствовал себя бесконечно слабым и опустошенным. Присел на корточки, набрал пригоршню песка и стал безучастно наблюдать, как тот сыпался вниз у него между пальцев. Впереди под ночным небом чернела необъятная гладь океана. С пляжа до него донесся женский смех. Быть может, это Джиджи? Интересно, удалось ли пареньку Винсенту заставить ее смеяться той ночью? Он этого не помнил, но от души надеялся, что так оно и было. Ему хотелось верить, что, позанимавшись любовью, они вволю посмеялись над чем-то веселым. Ему припомнилось, что некоторое время спустя он взял ее за руку и они оба бросились к берегу и прямо в одежде с разбега прыгнули в волны. Вода оказалась ледяной, холод пробрал его до костей, у него тотчас же замерзли яйца, но это было здорово! Улыбнувшись этим воспоминаниям, он снова набрал пригоршню песка.
Прошло несколько минут, и с той же стороны послышались звуки музыки. Этрих прислушался и, не удержавшись, стал негромко подпевать. Знакомая мелодия «Битлз» каким-то непостижимым образом сняла часть тяжести с его души. В голове у него прояснилось, на сердце стало легче. Он выпрямился, взглянул на вершину башни и жестом поманил к себе Коко.
– Что случилось?
– Спускайся.
Она стремительно сбежала вниз по ступеням, решив, что с Этрихом что-то стряслось. И была несказанно удивлена, обнаружив его пляшущим. Танцором он был скверным, но сейчас это не имело значения.
Коко усмехнулась и подошла к нему. И, преодолевая застенчивость, начала повторять незамысловатые па танца. У нее это выходило даже хуже, чем у Этриха. Но все же они оба старались вовсю, искренне огорчившись, когда песня смолкла. К счастью, почти тотчас же зазвучала другая.
Коко принялась кружиться на месте, вскидывая обе руки вверх, как вакханка. Этрих танцевал с солидной сдержанностью, не вынимая рук из карманов, – ни дать ни взять Фред Астер
[9]
– и лишь поднимал и опускал плечи в такт музыке.
– Как здорово. Кто это поет? Мне нравится песня.
– Мейджор Лэнс. Песня называется «Время обезьян. Кажется, это был единственный его хит.
[10]
– Четкий ритм. Но почему мы танцуем, Винсент?
– Ницше говаривал, что, когда дела становятся хуже некуда, остается либо расхохотаться, либо сойти с ума, а мы выбрали танец.
Им обоим хотелось многое сказать друг другу, но обстоятельства к этому не располагали. И без того слишком много всего было уже сказано. И слишком многое успело случиться. Все это требовало осмысления.
Пес, удравший из своего двора, со всех ног бросился бежать к берегу моря. Никаких особых планов у него не было, торопиться было некуда. Он просто бесцельно несся вперед. Пляж был идеальным местом для такого забега – гладкий, ровный, покрытый мягким, приятным для лап песком. Псу было особенно по душе резвиться здесь ночью – берег становился пустынным, а те немногие из людей, кто оказывался поблизости в такую пору, не обращали на него внимания, не кричали на него и не пытались подманить. Они смотрели ему вслед и возвращались к своим делам. Разве что кто-нибудь, мимо кого он пробегал бодрой рысцой, протягивал руку и гладил его по спине. Словом, это было здорово – наслаждаться жизнью на пляже после наступления темноты.
Пес пробежал мимо танцующей пары, потом немного дальше ему пришлось обогнуть костер, который почти уже догорел и у которого сидели на корточках несколько молодых людей. Из их приемника лилась музыка, звуки которой тонули в этом огромном пространстве между темным небом и черным морем, но пес с его тонким слухом уловил музыкальные ритмы давно, когда был за километр отсюда. Они потом долго его преследовали. Музыка словно подгоняла его. В этот поздний час далеко окрест только и слышалось, что шум волн, свист ветра, звуки музыки и топот собачьих лап по мягкому песку.
Этрих-старший заметил пса, пробегавшего мимо. Казалось, его манила песня, которая раздавалась с дальнего конца пляжа.
Этрих-младший сидел спиной к морю и собаку не видел. Он сосредоточенно глядел в костер и думал: «Наконец это случилось со мной на самом деле». Но он плохо себе представлял, как теперь с этим быть, и ему потребовалось немало времени, чтобы в его смятенном сознании все встало на свои места.
Пробежав еще с полкилометра, пес остановился, поднял голову, словно к чему-то прислушиваясь, и уверенно повернул в сторону города. Море осталось позади, и по мере того как пес от него удалялся, шум волн делался все тише и тише. Вдоль сонных улиц высились дома. В некоторых окнах горел свет. У одного из освещенных окон на верхнем этаже дома за столом сидела женщина в плаще и плакала. Перед ней горела единственная свеча. Собака промчалась мимо. Женщина протянула руку и сняла пальцами нагар с фитиля.
