Страх сжал липкими холодными пальцами сердце Ивана Хасановича, и оно не выдержало и остановилось. В ту же секунду убийца дважды выстрелил. Прозвучали глухие хлопки, пули ударили в падающее на подушки тело. Убийца подошел к поверженному Боголюбову, стянул маску и ухмыльнулся.
Карим, которому семья Папы заплатила большие деньги, пообещав вечное покровительство ему и его детям, хладнокровно дослал контрольный выстрел в голову собственному отцу.
Глава 25
РУТИНА (ИДЕТ ВОЛНА…)
Волна распространялась опухолью по земному шару.
Волна ширилась и изменяла реальность.
Волна была вездесущей и неумолимой.
Рутина. Она съедает мозги быстрее, чем гурман, лакомящийся изысканным деликатесом. Она засасывает в трясину повседневности, сковывая свободу воли и выбора. Она порабощает человека, делает его зависимым от себя. И вскоре он уже перестает видеть себя без обязательной утренней чашки чая/кофе/мате, без каждодневного бритья и легкого душа, без поездки на работу, которая начнется с приведения рабочего места в порядок и рассыпания комплиментов сомнительного свойства направо и налево, от которых женщины-коллеги поначалу краснели, а ныне стали отвечать в том же духе. Потом — три часа непрерывных сводок и отчетов, смет и проектов и прочей бумажной мишуры, которая лезет в глаза объемами и ненужностью. Затем — получасовой перерыв, в который неизменно выкуривалось две сигареты для подъема рабочего духа, выпивалась чашка кофе в кафе на втором этаже комплекса и посещался туалет. За этим следовал новый двухчасовой бросок на разгребание бумажных завалов. За ним — обеденный перерыв, в который он обычно покидал здание комплекса и на своем флаере отправлялся в соседний ресторанчик, что находился на пересечении Гороховой и Казанской улиц. Покончив с обедом, он возвращался на рабочее место. Возвращение, правда, могло превратиться в повальное посещение магазинов безо всякой цели, а могло обернуться короткой остановкой в тихом скверике на берегу Невы и легкой расслабляющей медитацией. Возвращение в офис никогда не радовало. Оно лишь говорило о возвращении к рутине, которая взывала о себе, подобно тому, как хозяин волшебной лампы потиранием ее шершавого бока напоминает джинну о его обязанностях. И — марафонский забег на четыре часа, прерываемый лишь однажды на перекур и четвертую кружку кофе за день.
После убивающей разум рутины родной дом тоже не радовал. Можно было посидеть с бутылочкой пива перед головизором и посмотреть очередной (рутинный!) голливудский боевик, можно было обзвонить друзей, собраться большой компанией и посетить (рутинный!) боулинг-клуб или покатать шары на (рутинном!) бильярде, можно было почитать книгу, но последнее время все они тоже казались ему рутинными, с будничными сюжетами, скучными двухмерными героями и закоснелым разумом автора, который, пыжась придумать какой-то новый ход и даже найдя его, повторяет успешную придумку из сюжета в сюжет, из книги в книгу, отчего всё его творчество напоминает одно большое рутинное произведение, где меняются лишь имена героев, а характеры, сюжетные завязки, поворотные фишки и финал книги продолжают быть одними и теми же.
Вспоминалось творчество одной известной детективщицы, которая кропала в жанре «иронического женского чтива», хотя вооруженного ее книгой мужчину можно было легко обнаружить где-нибудь в вагоне флаеробуса или подземки. Популярность автора была настолько ошеломительной, что книжки расходились в мгновение ока, а потребитель тут же взывал о дополнительном тираже, который находил свое продолжение через месяц в новом тираже и следующей книге. Дама оказалась весьма плодотворной, и, как она сама призналась в одном интервью, в издательстве находится свыше восьми рукописей, которые стоят в очереди, и число этих рукописей в очереди не сокращается, потому что стоит издательству коснуться неприкосновенного запаса, как он тут же пополняется новым опусом. Но если прочесть несколько книжек автора подряд, то натыкаешься на рутинную фишку, придуманную на заре творческой карьеры. В итоге обнаруживается, что у убитого (подозреваемого) или второстепенного персонажа оказывается брат (сестра) близнец, который и повинен в преступлении. Хотя, если вспомнить, у Шекспира большинство комедий построено по такому же принципу.
Рутина изо дня в день. Из месяца в месяц. Из года в год. Из пятилетки в пятилетку. Из десятилетия в десятилетие. Из начала жизни в деревянный ящик на кладбище.
Жизненные этапы делятся на отрезки. Короткие — от зарплаты до зарплаты. Средние — от отпуска до отпуска. Длинные — от повышения до повышения. Глобальные — от начала рабочей деятельности до пенсии. Хотя и пенсия в сущности еще более жуткая рутина, чем работа.
Леонид Ферзей или, как часто его называли друзья, Лео почувствовал тиски рутины на своей шее несколько месяцев назад. Однажды, проснувшись утром, он понял, что медленно сходит с ума. Слезы неконтролируемо текли из его глаз, заливая подушку. Он скатился с простыней, прошлепал в ванную, открыл кран с холодной водой и сунул под нее голову. Наступило временное облегчение, но слезы не пропали. Поток увеличился, слился с водой из крана. Лео выключил воду, вытер голову полотенцем и прошел на кухню. Слезотечение не прекращалось. Сварив себе кофе, он перелил его из джезвы в чашку и с упадническим видом сел напротив нее. Вперившись глазами в чашку с дымящимся напитком, Лео задумался. Зачем он живет? К чему все эти метания? Никому не нужное перекладывание бумажек из стороны в сторону. Вся сущность его работы и пользы обществу сводится к тому, что он занимается сортировкой нужных документов и уже утративших свою значимость. Это не может сделать машина, потому что искусственный интеллект пока не изобрели, а произвести оценку документа по разным параметрам может только человек. Но кому это нужно? Какая польза от этого ему и людям? Разве что работодателям! Но от своей работы он не получает удовольствия, а если не получать от девяноста процентов своей жизни удовольствия, то зачем жить?
Мысли были настолько черными и упадническими, что Лео и сам не заметил, как сдобрил кофе львиной порцией соленых слез.
Рутина скрутила его. Она утомила Лео своей обыденностью, каждодневностью. После приступа слезотечения и философского бреда о смысле жизни наступила глухая пора черной меланхолии. Всю работу, которая попадала к нему на рабочий стол, Лео выполнял скрипя зубами, иногда о чем-то забывая, где-то пропуская подписи на ответственных документах. Он был поглощен процессом самоуничижения, чтобы заметить такую мелочь, как подпись под платежным документом, отправленным на завод в Симферополь. Документ ушел по адресу, но вернулся оттуда с гневной отпиской о непроставленной подписи. Работа на заводе остановилась. Продукция не поступила на склады фирмы. Фирма оказалась в убытке, и никто не мог понять, по какой причине произошел сбой в системе и кто виноват. Началось служебное расследование, которое тут же указало на Леонида Ферзея, а он был — ни сном ни духом! Он даже не подозревал и не знал о том, какой фурор произвело отсутствие его подписи под документом.
К тому моменту как служебный видеофон Ферзея подал позывной, оповещая о том, что его жаждет видеть директор, Лео достиг предельной точки кипения. Он чувствовал, что стоит на грани, за которой либо пропасть, либо духовное просветление, и ждал знака судьбы, чтобы избрать свой путь. Он мечтал разорвать цепи рутины. Он хотел избавиться от собственной однообразной скучной жизни клерка. Он мечтал о чем-то невообразимом: оказаться бойцом спецназа и пробираться сквозь джунгли, где каждый шорох щекочет нервы и вызывает приток адреналина, а появление противника — прилив сумасшедшей радости, вводя душу в состояние неистовства.
