— А нам, значит, нужна Кролливерия? — уточнил я. — И как нам ее определить?
«Кролливерия — шестая от Вершины планета. Она странная. Но понятна нам». — Скарандаки умолк.
Я почувствовал, что он сказал все, что хотел, и не обмолвится более ни словечком. Последнее его замечание осталось для меня загадкой — пока я не увидел планету Кролливерию.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Общество — свод из камней, который обрушился бы, если бы один не поддерживал другого.
Сенека
Планетарная система Вершины состояла из двенадцати планет. Увиденное чем-то напомнило мне Солнечную систему. Здесь были свои планеты-карлики — типа Меркурия — целых две. Они имели разные, но пересекающиеся орбиты, наиболее приближенные к пылающей Вершине. Орбиты пересекались таким образом, чтобы не случилось столкновения, — точно Небесный Архитектор, планируя этот участок Галактики, воспользовался образом двух маятников, болтающихся перпендикулярно и никогда не задевающих друг друга.
Была здесь и своя Венера — грозная, затянутая ядовитыми туманами планета, покорившаяся неистовым бурям, носившимся над поверхностью гнилостных протоболот. Планета непокоренных… Планета свободных…
Имелся и Марс — красная пустыня, живое свидетельство о цивилизации, которая неожиданно исчезла с лика Вселенной, обескровив некогда обитаемую планету и оставив после себя красные пески, иссеченные руслами высохших рек, гигантские впадины высохших океанов и морей и шапки вечных ледников…
Земля в этом загадочном замкнутом мире словно бы страдала от раздвоения личности: она раскололась на две самостоятельные планеты — Кролливерию и Кробинзону. Первая была царством противоположностей: пески и моря, сады и ледники… Выделялись искусственные купола, под которыми прятались от испепеляющего солнца города. Гигантские климатизаторы планеты регулировали температуру на поверхности. Длинные трубопроводы, имеющие независимые системы температурного регулирования, соединяли купола — по ним двигался транспорт из города в город…
Я видел все при помощи телескопической аппаратуры, установленной на «Арго». И не мог поверить тому, что вижу. Мне казалось, что мир, который находился в нескольких миллиардах километров от «Арго», выглядит неестественно — словно заселен извне, и передо мной потомки былых колонистов — акклиматизировавшихся, приспособившихся к внешним условиям. С другой стороны, планета казалась результатом какого-то чудовищного эксперимента, смысл которого ускользал. В этом своем впечатлении я все больше и больше убеждался, когда вспоминал рассказы Скарандаки о зацикленности местной эволюции.
Кробинзона мало чем напоминала свою более близкую к Вершине подругу. Скорее даже была полной ей противоположностью. Только в одном просматривалось сходство: Кробинзона также носила явные следы искусственного происхождения. Здесь не было пустынь, да и вообще не было песка — по крайней мере, он не попался мне на глаза, когда я разглядывал поверхность при помощи Большого Глаза «Арго».
К моему удивлению, я не обнаружил на ее поверхности воды. Планета напоминала закованного в железо средневекового рыцаря, чей облик, воспроизведенный историками-реставраторами, я видел в Историческом музее Москвы. Словно корсет женщину, планету стягивали скалы, покрытые редкими деревцами и чахлым кустарником. Горы, цветущие зеленые долины и вновь скалы с заснеженными пиками… Прямо-таки альпинистский рай! Не организовать ли тут частную лавочку (после войны, разумеется!) — курорт для альпинистов и горнолыжников, а также для всех иных любителей экстрима?..
А вот людей на поверхности я не увидел. Как ни старался их отыскать, ничего не вышло. Горы — есть, воздух, пригодный для существования и развития гуманоидов, — есть, а людей нет!
Потом я обнаружил орбитальные исследовательские станции выходцев с Кролливерии, которые вращались между двумя спутниками Кробинзоны — Кропосом и Кроносом. Понаблюдав за жизнью орбиталов, приступил к исследованию самих спутников. И сразу сделал ошеломительное для себя открытие: Кронос был явно искусственного происхождения! Кто, когда, зачем создал сей идеальный муляж, сомневаться в искусственности которого не приходилось? Складывалось впечатление, что кто-то запустил на орбиту идеальную сферу-скелет, сотворенную из неизвестного материала, которая за миллионы лет обросла космической пылью, обломками метеоритов, осколками астероидов и иным мусором, к тому же несла на себе следы разумной деятельности как кробинзонов, так и кролливеров.
«Не в недрах ли этого спутника скрыта Библиотека Первопришедших?» — мелькнула в голове мысль.
Решение вопроса я оставил на будущее, а пока занялся более насущными проблемами. Я продолжал искать следы «Подсолнуха». Но он словно канул в жадную пасть черной дыры. Нигде ничего! Ни в планетарной системе Вершины, ни на видимой поверхности Кробинзоны, куда они, по утверждению Скаранадки, направлялись…
Я вернулся к созерцанию странного скального мира. И, к удаче своей, на одной из горных вершин обнаружил открытую площадку для посадки и взлета геликоптеров.
Несколько минут она пустовала. Потом появился геликоптер, мало чем отличающийся от земного аналога по внешнему дизайну, опустился на площадку, которая тут же заросла скальной грядой! Точно кусок пирога срезали, положили внутрь ножовку и лестницу для беглеца, а затем вернули вторую половину на место…
Я весьма заинтересовался увиденным и стал внимательно изучать поверхность. В течение двух часов тщательных исследований обнаружил еще двенадцать аномалий, носивших следы вторжения в экосистему планеты. Три из них свой секрет раскрыли.
Мое любопытство разгорелось не на шутку. И я продолжил наблюдения, анализируя их, чтобы выработать правдоподобную концепцию.
Первая и наиважнейшая моя теория заключалась в следующем. Я считал, что Кробинзона изнутри представляет собой скальное напластование, внутри которого люди проложили туннели, выдолбили целые города, состоящие из заселенных ярусов. Чтобы проверить эту теорию, требовалось воспользоваться стернальным сканером.
Загрузив программу, я поставил аппарат на сканирование и обработку данных. Посмотрел время, которое затребовал прибор, и убедился в том, что успею принять душ и наскоро перекусить…
Я испытывал жестокий приступ злости на самого себя. Она проистекала из того, что энное количество часов назад я собственными руками не удавил Ираклия Пай Давыдова, когда имелась такая возможность.
Сказать, что я переживал за Ренату, — ничего не сказать! Все равно что всю шекспировскую драму Ромео и Джульетты свести к лаконичной формуле: «Любили — Разлучили = Умерли». Точно пробудившийся лев, которому дрессировщик ввел снотворное, а затем связал лапы, я брыкался и неистовствовал. Раздражался по каждому пустяку! Даже перепады воды в душе приводили меня в бешенство — я с трудом удержался от того, чтобы не свести счеты с программируемым смесителем, стоившим больших денег, поскольку доставлен он был из Средиземья.
Бесился я от собственной беспомощности. Видел проблему, знал, как ее решить, но вынужденно бездействовал…
