Женщина затушила сигарету о блюдце, которое оставила на крыльце.
— Хочешь, приготовлю что-нибудь поесть?
— Я типа не голоден. — Бабушка не разрешала ему говорить «типа», но бабушки больше не было, а он хотел, чтобы эта дама поняла: он может позаботиться о себе сам. Тогда она скорее ретировалась бы и оставила его в покое.
Она вытянула ноги и почесала колено. Даже для белой леди ее кожа была слишком белой, а руки пестрили веснушками. На самом деле он не верил, что она умеет готовить. Ведь с тех пор как приехала, она только подогревала еду, которую бабушка оставила в большом морозильнике. Можно подумать, он сам не мог бы этого делать.
Наконец она посмотрела на мальчика, но выглядело это так, будто на самом деле ей не хотелось его видеть.
— Я не хочу задерживаться, если мое присутствие тебе в тягость. — Ее голос звучал так, будто она действительно устала, но он не понимал, откуда могла взяться усталость, ведь она ничего не делала.
— Тогда почему бы вам не уехать? — поинтересовался он.
— Потому что твоя бабушка оставила мне этот дом и назначила твоим опекуном, и я пока не придумала, как поступить.
— Вам не обязательно что-то придумывать. Можете ехать. Я могу о себе позаботиться.
Она взяла пачку сигарет и уставилась на улей. Возникло впечатление, как будто она потеряла к происходящему интерес.
Мальчик протопал мимо нее по выложенной плитками тропинке вокруг дома. Почему она не хотела уезжать? Он мог бы сам собираться в школу, и готовить еду, и стирать одежду, и делать всю прочую ерунду. Разве он не делал все это с тех самых пор, как бабушка заболела? Даже те несколько недель, которые он провел с мистером Уэнтселом после похорон, ему приходилось кое-чем заниматься. Бабушка верила, что не стоит общаться абы с кем, поэтому у нее не было друзей, кроме мистера Уэнтсела и Большого Майка, который иногда возил ее к доктору. Все остальное брал на себя Тоби.
Он подошел к фасаду дома. Они с бабушкой покрасили его летом три года назад в цвет яйца малиновки со светло-серым обрамлением. Бабушка хотела покрасить в фиолетовый, но он отговорил. Теперь жалел, что не позволил ей выбрать цвет, который она хотела. Как и жалел, что огрызался и упрекал за то, что она не купила ему новую игровую приставку. Ему было стыдно и за другие проступки.
Он схватился за нижнюю ветку самого большого дерева во дворе — клена, который, по словам бабушки, был старше его. Забираясь наверх, он оцарапал колено о кору, но не остановился, ибо чем выше оказывался, тем больше отдалялся от рыжей дамочки, и от пчел, и от мыслей о девчонке в доме Ремингтонов. И тем ближе он подбирался к бабушке и папе на небесах. И к маме тоже, но она покинула его еще в младенчестве, и он почти не думал о ней. Бабушка говорила, что любила свою дочь, хоть и считала никчемной.
Бабушка и мать были белыми, а Тоби — черным, как и его отец. И как бы ни скучал по бабушке, в это мгновение ему больше не хватало отца. Ему было четыре, когда отец умер. Он был промышленным альпинистом, обслуживавшим мачты сотовой связи, — самая опасная работа в мире, это все знают. И погиб, спасая одного парня, застрявшего на огромной мачте у Траверс-Бей. Это случилось зимой, когда температура упала на пару градусов ниже нуля и свирепствовала вьюга. Тоби готов был пожертвовать чем угодно, даже рукой или ногой, если бы это могло вернуть его отца.
Люси обнаружила в гараже дорогой горный велосипед и новомодный каяк в лодочном сарае. И велосипед, и каяк были слишком новыми, так что точно не могли остаться от Ремингтонов. Обнаружив, что поездка в город не так страшна, как показалось в первый вечер, когда она заплутала в незнакомых улицах, она поехала в магазин на велосипеде, а покупки сложила в рюкзак. На Черити-Айленд привыкли ко всякому, и ее оранжевые дреды, кольцо в носу и армейские ботинки особого внимания не привлекали.
Через пару дней она отправилась на пароме на материк, чтобы избавиться от арендованной машины. Там приобрела еще несколько вещей для своего гардероба и сделала пару сумасшедших временных татуировок.
К концу первой недели, которую прожила в доме, она до блеска отмыла кухню. Чем чаще она туда заходила, тем больше ненавидела большой стол. Он был не только уродлив и слишком велик для отведенной под него ниши, но и раздражал своим отвратительным мятным цветом, который должен был сочетаться с цветом стен, но не сочетался. И даже испекла пару булочек.
Если не считать того, что несколько раз она замечала двенадцатилетнего шпиона среди деревьев, ей ничего не мешало. Наступил идеальный момент начать работу над писательским проектом для книги ее отца. Люси в любом случае не планировала возобновлять лоббистскую деятельность до сентября, хотя изначально рассчитывала вернуться к ней по окончании медового месяца. Мэтт утверждал, что сыт по горло версиями других людей о судьбе Нили. Он считал, что будущие поколения заслуживают того, чтобы услышать правдивую историю о первом президенте-женщине.
Ее отец был опытным журналистом и изначально собирался написать книгу сам, но, поработав над ней пару месяцев, решил, что одной точки зрения недостаточно. Он хотел представить происходящее в нескольких ракурсах, осветив разные аспекты жизни Нили, поэтому один раздел попросил написать отца Нили, а другой — Терри Аккермана, ее давнего помощника. Но больше всего его интересовала точка зрения Люси. Она лично видела, как Нили баллотировалась сначала в сенаторы, а потом в президенты, а еще могла рассказать о том, какой матерью была Нили. Люси ухватилась за эту возможность, но пока не написала ни слова. И хотя у нее еще оставалось время, лучше всего было бы начать прямо сейчас.
В комнате для отдыха она нашла ноутбук, на котором была стерта вся личная информация. И, закончив завтрак, вынесла его на крыльцо. Устраиваясь в одном из шезлонгов, который накрыла пляжным полотенцем, она изучила татуировку с шипами и каплями крови, украшавшую ее бицепс. Картина отличалась исключительной пошлостью, но все равно ей нравилась, а может, нравилась мысль о том, что она выставляет напоказ нечто подобное, пусть на какое-то время. На упаковке говорилось, что тату может продержаться до двух недель, но Люси купила еще несколько запасных, с другими узорами, которые, возможно, использует, а возможно, и нет.
Она отвела глаза от окровавленных шипов и подумала, что хотела написать. Наконец опустила пальцы на клавиши.
«Когда моя мать была президентом…»
Стрекотание белки на дереве ее отвлекло. Она вернулась к компьютеру.
«Когда моя мать была президентом, каждый ее рабочий день начинался на беговой дорожке еще до шести утра…»
Люси ненавидела беговые дорожки. Она охотнее прогулялась бы под дождем и снегом, чем по механической дорожке.
«Моя мать верила в пользу физических нагрузок».
Как и Люси, что, однако, не означало, что они ей нравились. Фокус был в том, чтобы выбрать для себя такой вид спорта, который бы не раздражал.
«Программу для нее разработал тренер, но в спортзале мама обычно занималась наедине с отцом».
