Люси не могла вернуться в соседский дом сегодня. Что бы там ни происходило, посторонние явно были там лишними. Она расправила плечи.
— Я посплю в катере до утра.
Панда стоял у столика для пикника.
— Можешь переночевать в доме.
— Мне и в катере будет хорошо.
Но прежде чем отправиться куда бы то ни было, она должна была отмыться. Не только от грязи и меда, но и от крошечных осколков стекла, которые резали кожу. Хотя в уличном душе была только холодная вода и ей не во что было переодеться, заходить в дом она не хотела. Люси собиралась завернуться в одно из пляжных полотенец и переодеться у Бри утром.
Она прошла мимо Патрика в душ, испытывая ненависть к возникшей неловкости, ненависть к нему за то, что он все это устроил, ненависть к себе за то, что ее так сильно это задевало.
— Душ не работает, — бросил он ей вслед. — Труба сломалась на прошлой неделе. Воспользуйся своей старой ванной. Я так и не переехал вниз.
Это казалось странным, ведь она не жила в доме почти две недели, но Люси не собиралась задавать вопросы и говорить ему больше, чем следовало. Как бы она ни страшилась визита в дом, она не могла лечь спать, пока не отмоется, и, не говоря ни слова, шагнула внутрь.
Дверь кухни знакомо заскрипела, и старый дом принял ее в свои объятия. В нем до сих пор слабо пахло сыростью, кофе и древней газовой плитой. Панда включил верхний свет. Она поклялась не смотреть на него, но не смогла удержаться. У него были воспаленные глаза и отросла жуткая щетина. Но еще больше ее удивило отсутствие в кухне одного предмета.
— Что случилось с твоим столом?
Он принял такой вид, как будто пытается что-то вспомнить.
— Ах да… Пошел на дрова.
— Ты избавился от своего ценнейшего стола?
Он стиснул челюсти и заговорил так, словно защищался, хотя в этом не было необходимости.
— Я вечно занозил об него руки.
Люси и так ничего не понимала, но еще больше смутилась, когда заметила, что исчезло еще кое-что.
— Где твоя свинья?
— Свинья? — Он произнес это так, будто никогда не слышал такого слова.
— Маленькое толстое существо, — рявкнула она. — Говорит по-французски.
Он пожал плечами.
— Я тут выбросил кое-что.
— И свинью?
— Тебе-то что за дело? Ты ненавидела эту свинью.
— Знаю, — ухмыльнулась она. — Но когда я ненавидела ее, в моей жизни был смысл, а теперь его нет.
Вместо того чтобы нанести ответный удар, он улыбнулся и оглядел Люси с головы до ног.
— Боже, какая же ты грязная.
От его нежности у нее сжалось сердце, и она решила усилить оборону.
— Прибереги это для того, кому не все равно. — Она пошла по коридору.
Он последовал за ней.
— Я хочу, чтобы ты знала… Ты… очень мне дорога. Мне будет трудно тебя не видеть. Не разговаривать с тобой.
Его скупое признание подействовало, как соль на ее открытые раны, и она резко развернулась.
— Не трахать меня?
— Не говори так.
Она возмущенно вздернула губу.
— А что? Я это слово как-то не так употребила?
— Послушай, я знаю, что расстроил тебя на пляже, но… Что я должен был сказать? Будь я другим человеком…
— Замолчи сейчас же. — Она подняла подбородок. — Я уже бросила тебя. Это не обязательно.
— Этим летом ты оказалась в непростом положении, и я этим воспользовался.
— Вот как ты думаешь? — Люси не собиралась позволять ему рушить ее гордость и набросилась на него. — Поверь мне, Патрик, мои глаза были широко открыты на протяжении всей нашей дешевой интрижки.
Но он не собирался сдаваться.
— Я деревенщина из Детройта, Люси. А ты представительница американской элиты. Я через многое прошел. И недостаточно хорош для тебя.
— Ясно, — ухмыльнулась она. — Ты побывал в аду в детстве, побывал в аду, когда работал в полиции, поэтому теперь стараешься избегать любых жизненных проблем.
— Нет, неправда.
— Еще какая правда! — Давно пора было замолчать, но было слишком больно, чтобы она могла остановиться. — Жизнь слишком сложна для тебя, не правда ли, Панда? Значит, ты живешь, соблюдая дистанцию, как трус.
— Все хуже, черт побери! — Он стиснул зубы, отчеканивая слова. — Я не совсем… эмоционально стабилен.
— Расскажи об этом!
Он был сыт всем по горло, поэтому направился к лестнице. Люси следовало отпустить его, но она была измучена, разъярена и полностью потеряла над собой контроль.
— Давай, спасайся бегством! — крикнула она Патрику вслед. Она слишком нервничала, чтобы понять, что обвиняла его в своих же грехах. — Убегай! Это у тебя великолепно получается!
— Черт возьми, Люси. — Он повернулся. Его глаза потемнели от печали, которая должна была вызвать у нее сочувствие, но лишь распалила гнев, ибо вся эта боль убивала то, что должно было пульсировать, как горячее живое сердце.
— Жаль, что мы вообще встретились! — крикнула она.
Его плечи поникли. Он схватился за перила, потом его рука безвольно повисла.
— Не надо об этом жалеть. Встреча с тобой была… Много чего произошло.
— Что у тебя там произошло? Либо выкладывай свои страшные тайны, либо иди к черту!
— Я у него уже побывал. — Его пальцы побелели там, где он схватился за перила. — Афганистан… Ирак… две войны. Двойное удовольствие.
— Ты говорил, что служил в Германии.
Он спустился с нижней ступеньки, обошел вокруг нее, просто для того, чтобы не стоять на месте, в итоге оказался у гостиной.
— Это было легче, чем рассказать правду. Никто не хочет слушать про жару и песок. Минометные обстрелы, гранаты, самодельные устройства, которые взлетают на воздух без предупреждения, отрывая руки и ноги, оставляя дыры вместо сердец. У меня в памяти отпечатались образы, которые не сотрутся никогда. — Он содрогнулся. — Изуродованные тела. Мертвые дети. Повсюду мертвые дети. — Он умолк.
Она вонзила ногти в ладони. Она могла бы и догадаться.
Он остановился у камина в гостиной.
— Когда служба закончилась, я поступил на работу в полицию, думал, что ничего хуже я уже не увижу. Но там тоже рекой лилась кровь, и я видел десятки Кертисов, погибших слишком рано. Мигрени становились все сильнее, мне стали сниться кошмары. Я перестал спать, пристрастился к выпивке, стал ввязываться в драки, причинять боль людям, причинять боль себе. Как-то вечером так сильно напился, что стал умолять одного парня отстрелить мне голову.
