– Твой ресторанчик пойдет. Завтра в двенадцать дня. Не опаздывай, сынок, не люблю.
Помнится, слушок был, что опоздавших он скармливал заживо свиньям. Для такой экзекуции он хрюшек неделями не кормил. Или это сцена из какого‑то триллера?
Я повесил трубку. И минуту просидел без движения. Обдумывая предложение со всех сторон. Но как ни крути, все казалось, что за изящной оберткой скрывается какая‑то дрянь.
Делать нечего – условились, так исполняй.
А пока стоило уничтожить следы испорченного продукта. Двадцать литров прокисшего пива. Возникла мысль подарить бочки с кисляком Ване Ирисову, не пропадать же продукту, но тут же вспомнилось, что Ирисова больше нет. Взгрустнулось.
Двадцать минут ушло на то, чтобы ликвидировать следы собственной ошибки и халатности. Испорченное пиво я слил в раструб канализации. Тщательно вымыл бочки специальным немецким составом для пивоваров. Вымыл полы в Хмельной. И вознаградил себя за труды кружкой ароматного темного напитка.
Жизнь как она есть можно принимать, только запивая ее пивом.
Когда я поднялся на первый этаж, меня встретила Химера. Она промелькнула мимо. Прижалась к дверному глазку и с минуту не отлипала.
– У вас любовь? – поинтересовался я.
Но шуточка осталась без внимания.
Химера заскрежетала замками и распахнула дверь. На пороге оказался Степан Прокуроров. Выглядел он так, точно только что искупался в Ниагарском водопаде.
– Все так серьезно? – поинтересовался я, наблюдая, как на полу прихожей расползается грязная лужа, размером поболее, чем моя.
Похоже, впрямь стоит подумать об уборщице. Хватит экономить на таком факте, как уборка дома и прилегающих территорий. К черту график дежурств и вечное желание увильнуть от своих обязанностей.
– Это же с ума сойти можно. Неделю такая погода продержалась. И тут тебе ливанул. – Степа был недоволен мокрой одеждой.
– Поднимись в мою комнату. Вторая от лестницы. Переоденься. Что в шкафу найдешь, все твое. А я тебя подожду в столовой.
Только тут я заметил, что Химера исчезла, как будто ее и не было. Поразительная способность – появляться и исчезать, когда заблагорассудится. Я даже не ведал, питаются ли они в моем доме или на голодном пайке. Фантастика!
Прокуроров благодарно кивнул и взбежал по лестнице. Судя по скрипу дверного косяка, двери он все‑таки перепутал и попал в кладовку, где мы содержали старое шмотье, использовавшееся неоднократно для конспирации при тайных миссиях.
«Вот похохочем», – подумалось мне.
Я вошел в гостиную, где сервировал стол Кубинец.
Воображение меня не подвело. Когда в гостиной появился Прокуроров, это вызвало у меня буйный приступ хохота. Гонза же выронил тарелки от ужаса. Целую груду – штук десять вместе.
Прокуроров надел брюки размера на четыре больше, чем следовало. Вдобавок, чтобы они не свалились, ему приходилось придерживать их рукой. Грязная дырявая гимнастерка, годная разве что на помойную тряпку. Осталась от деда, затем неоднократно использовалась по уборочному назначению. Сквозь дыры проглядывали наколки Степана – изящный дракон, усыпанный розами. И холеная квадратная физиономия работника кресла, торчащая из воротника. Выглядело это по большому счету комично, если не сказать сильнее – неподражаемо.
– Чего ржешь, как мерин? Как сказал, так и оделся, – обиженно пробормотал Прокуроров, подтягивая штаны. При ходьбе он наступал на штанины и спотыкался.
– Ты не в ту дверь вошел, – пояснил я, даваясь хохотом.
– Пошли покажу, – вызвался Гонза.
Исправление ошибки Степана заняло минут пять, после чего мы, благословясь, сели за стол. Наконец‑то. Часы в прихожей пробили девять вечера. И внезапно за столом из пустоты с собственными тарелками нарисовались Химера и Сфинкс, сосредоточенные и голодные.
Гарнизон в сборе.
К трапезе приступить!
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Утро началось визитами.
Я был разбужен настойчивой сиреной дверного звонка. Продрал глаза, которые отчего‑то совсем не хотели раскрываться, и сел на постели. Тело, казалось, наполняло горячее желе, не позволявшее шевелиться, сковывая движения. Я неспешно оделся, превозмогая утреннюю лень, и покинул комнату, любопытствуя, кто бы мог завалиться к нам в восемь утра. Вскоре любопытство оказалось удовлетворено. Я еще с лестницы увидел, что на пороге возвышался Иероним Балаганов. Он выглядел суровым градоначальником, поймавшим чиновника из своего департамента с взяткой за руку. Гонза принимал мокрый плащ. Со вчерашнего дня стеной шел дождь, поэтому грань между утром и ночью почти стерлась.
– Чем обязаны? – поинтересовался я, спускаясь с лестницы.
– У меня к вам дело, господин Туровский. И я бы немедленно хотел обсудить предмет моего визита, – учтиво начал разговор господин Чистоплюй.
– Не стану говорить, что рад вас видеть. В этот час я не принимаю никого. Обычно в это время я сплю, но для вас, так и быть, сделаю исключение. Прошу пройти в кабинет.
Я пропустил Иеронима Балаганова вперед. Сам последовал за ним. Шествие замыкал Гонза Кубинец. Заняв место за своим рабочим столом, я достал из коробки сигару, откусил щипчиками кончик, сбросил его в мусорную корзину, вложил сигару в рот и закурил.
– Так чем обязаны? – второй раз спросил я.
Чувствовалось, что Иерониму Балаганову отчего‑то было неуютно. Он явно нервничал, ломал себе пальцы, как старлетка, которой впервые за пять лет дали роль во второсортном спектакле.
– Господин Туровский, я пришел сюда, чтобы сообщить о том, что я отказываюсь от ваших услуг, – неловко проговорил господин Чистоплюй.
Чувствовалось, что эти слова он произносил против своей воли. Он явно противился такому решению, но отчего‑то принял его.
Признаться, к такому повороту событий я оказался не готов. Так и застыл с сигарой в зубах. Дым валил, как из бани, где топят по‑черному. А я сидел, таращась на Балаганова, и раздумывал о его психической полноценности.
– Позвольте поинтересоваться… – вступил в разговор Гонза, – отчего вы вдруг так резко поменяли курс?
– Я согласен с мнением полиции. Оно полностью устраивает меня, – резко, с нажимом, точно пытаясь убедить сам себя, ответил господин Чистоплюй.
– Вы имеете в виду версию с самоубийством? – сдерживая смех, спросил я.
– Точно так. Истинно так, – неуверенно, но со злобой изрек Балаганов.
– Тогда позвольте усомниться в вашей психической полноценности, – озвучил мою мысль Кубинец.
Иероним Балаганов побагровел. Его губы поджались и мелко‑мелко задрожали.
– Почему я должен выслушивать от вас оскорбления? – обиделся он.
