– Если произойдет хоть что‑нибудь опасное, начнут шмонать город. Пропустят через частое сито. Первым делом уничтожат меня и мой бизнес.
– А как это может угрожать жизням трех миллионов людей? – спросил я.
– Кто может сказать, что придет в голову заговорщикам. Я не в курсе, что они попытаются предпринять. Это и нужно выяснить.
– Вы поражаете меня, Качели. По‑моему, куда логичнее сообщить в ФСБ о готовящемся теракте.
– Вот ведь не факт, что начальник ФСБ не имеет никакого отношения к этому заговору.
– Вы подозреваете, что может… – поразился я.
– Все может, – подтвердил Кочевей.
– Тогда сообщите губернатору.
– Боюсь, что на губернаторе все держится.
– Пятиримов? – удивился я.
– Именно. Он проворовался. Это известно практически каждому горожанину. Светит тюрьма. Мы живем не в социалистической Америке, где проворовавшегося губернатора уберут с поста на другую не менее ответственную работу. У нас ему грозит тюрьма. Пятиримову дадут доиграть спектакль под названием юбилей. А потом начнут с ним войну. И посадят. В конце концов для Пятиримова единственная возможность избежать тюрьмы – устроить что‑то героическое или скопом уничтожить своих врагов.
– Так, – согласился я. – Но у гостей будет такая мощная охрана, что комар не проскочит.
– Я не уверен, что все будет так прямо и тупо. Сдается мне, что действовать заговорщики будут окольными путями. Я не знаю, в чем суть заговора. Но уверен, что он существует. Ко мне подкатывался Мертвый. Намекал издалека о том, что грядет. Предлагал присоединиться.
– Почему вы не согласились?
– Я старый человек. Меня устраивает то, как и что здесь есть.
– Что от меня требуется?
Старик улыбнулся и поставил бокал на стол. Бокал рухнул. Ножка оказалась сломанной. Вино пролилось на грязный пол.
– Узнать. Как? Кто? Что? И предотвратить.
– Вы смеетесь? – опешил я.
– Почему смеюсь. Мне очень грустно.
– Как я смогу справиться?
– Сможешь, – твердо сказал старик. Сказал так, что усомниться не осталось возможности.
– Теперь я твой клиент. Финансы и людской ресурс полностью в твоем распоряжении. Тебя также поддержат Герман Тихорей и Андриан Коротай.
Кочевей назвал двух главарей криминальных группировок, трудившихся на ниве игорного и наркобизнеса.
– Работать на бандитов, увольте, – заявил я.
– Почему работать? Сотрудничать. Я промолчал.
– Тебе выделяю сорок человек. Моих людей. В полном вооружении. Они на многое способны. Почти все бывшие спецы.
Я окинул критическим взглядом кожаных. Понял, что придраться не к чему.
– Что делать намерен?
– Есть наметки, – туманно отозвался я. – Пошустрим по дну. Надо поймать рыбку в среде Мертвого. Купить человечка. Может, и скажет что важное. Только проблема есть, – заикнулся я.
– Излагай, – потребовал Кочевей.
– На меня убийство Ангелины повесили. Лицензию отобрали. Заведено уголовное дело. Вы это устроили, так что решите, будьте добры, мою проблему. Иначе я совершенно бессилен…
– Сегодня в полицию явится убийца. Настоящий убийца. С неоспоримыми доказательствами.
– Как вам это удастся? – изумился я.
– Человек обязан мне. На все пойдет. Оформит явку с повинной. Мои адвокаты потом позаботятся об остальном.
– Что значит об остальном? – В моем голосе промелькнуло возмущение.
– Его освободят. Сначала признают психически больным. Поместят в дурку, а через полгодика выпустят на свободу.
– Ах ты мразь! – В сердцах я выругался настолько крепко, что крепче только стоградусная водка будет.
– Возможно. Возможно, – покачал головой старик. – А кто ведет дело?
– Инспектор Крабов.
– Отлично. Действуй. Тебя отвезут домой. Проконсультируют. Со мной больше общаться не будешь. Только с помощником – Ваня Дубай.
Когда Кочевей назвал человека, из среды кожаных выступил высокий, чем‑то похожий на Ульяна Мертвого человек и элегантно поклонился.
Надо же какие нежности.
– Всю информацию только от него. Вот тебе трубочка надежная. Все разговоры только по ней. В памяти все важные телефоны.
Дубай протянул мне трубку. Я принял ее, припрятал на груди.
– Все. Дубай отвезет тебя.
Старик поднялся. Покряхтел и, сопровождаемый кожаными, направился через цех к выходу с завода.
– Стой. Качели, стой! – закричал я. Кочевей обернулся.
– Запомни, когда все закончится, я убью тебя, – выпалил я.
– Твое право, – равнодушно согласился Качели.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Лишь я появился на крыльце собственного дома в сопровождении Вани Дубай и двух бойцов, дверь распахнулась и через порог метнулись две тени, которые вмиг завладели ситуацией. Бойцы оказались поверженными, и, судя по неподвижности тел, в сознание им вернуться суждено было отнюдь не скоро. Химера и Сфинкс, а это были именно они, зажали Дубай в кольцо. Ване осталось только развести руками и сдаться на милость победителя, отпустив восторженную реплику:
– Великолепная работа. Поделитесь информацией, откуда выкопали таких спецов?
Я проигнорировал слова Дубай и вошел в дом, увлекая жестами Химеру и Сфинкса за собой. Дверь захлопнулась перед носом несколько раздосадованного Вани Дубай.
– Где ты пропадал? – накинулся на меня Гонза. Судя по оттопыренному лацкану пиджака, он был при полном вооружении. Значит, наготове.
Я не сказал ни слова. Отстранил его, поднялся на второй этаж, тяжело опираясь на резные перила. Шагал медленно, с трудом переставляя ноги, точно к каждому ботинку мне привесили по стокилограммовому камню, но все же добрался до кабинета, где, плотно заперев дверь, доплелся до кресла, водрузился в него и блаженно закрыл глаза. Сидел минуту, стараясь ни о чем не думать. Но не получалось. Мысли назойливыми мухами лезли в голову, постепенно сводя меня с ума. Я достал из бара бутылку темного пива собственного приготовления, скинул пробку и наполнил бокал. Дождался, пока опадет пена, и сделал глоток.
Темное пиво – эмблема печали. Светлое пиво – эмблема любви.
Ангелина. Мне не хватало ее. На сердце кровоточила рана, и вряд ли когда‑нибудь она сможет затянуться. Слишком глубоко поразила меня смерть любимой. Теперь, оглядываясь назад, я жалел о многом. Жалел, что не женился раньше, жалел, что в своей жизни я уделил слишком мало места Ангелине.
Я выпил еще пива и почувствовал, что задыхаюсь. Духота. Неимоверная духота. Я распахнул окно, и в лицо мне шрапнелью ударил дождь. Он заливал кабинет сквозь окно, но я не хотел закрывать. Там снаружи была жизнь. Здесь в кабинете среди книг, компьютера и мебели – смерть. Я развернул кресло к окну, сел в него и закинул ноги на подоконник.
