Почему я нравился Индии? Судя по ее рассказам об умершем муже, он был идеальный партнер — остроумный, смелый, внимательный, нежный. Увидь я медведя на дороге, я бы убежал без оглядки. Хандра сочилась у меня изо всех пор, и даже присутствие Индии не помогало.
— Послушай, Джои, это название нашего поселка, да? Он всего в десяти километрах.
Машина выписала очередную загогулину на льду, но от вида указателя мне немного полегчало. Возможно, владельцы гостиницы одолжат мне ружье, чтобы я мог выйти и застрелиться перед ужином. Я включил радио. Из-под щитка вырвалась диско-мелодия, странная и неуместная в данном окружении. Индия сделала погромче и стала подпевать. Она знала слова:
Делай, что придется делать, Только будь правдив со мной. Скоро вновь пора наступит — В небе выходной.
Это была хорошая песня, от которой вам должно хотеться прыгать и танцевать, но меня удивило, что Индия знает слова. Когда мы приехали, она все напевала.
Наш «гастхаус» стоял в стороне от дороги на небольшом пригорке, куда машина взобралась, урча от радости, что на этом ее дневная работа закончена. Я вылез и потянулся, чувствуя, как напряжение, копившееся в течение всего дня, медленно уходит. В воздухе, густо пахшем дровяным дымом и хвоей, стояла тишина. Дожидаясь, пока Индия вытащит с заднего сиденья свои вещи, я смотрел на застилавшие горизонт горы. Я был переполнен умиротворенностью так, что слезы наворачивались на глаза. Давно уже я не испытывал ничего подобного. Ночь, которую мы должны были провести вместе, улыбалась мне ослепительной улыбкой и сверкала алмазами. Мы пойдем в комнату с красно-белыми цветастыми занавесками, деревянными половицами, которые вздыбливаются и проседают под твоими босыми ногами, когда идешь к постели, и с маленьким зеленым балконом, что заставляет держаться ближе друг к другу, если захочешь выйти на него вдвоем. Я сам останавливался тут несколько раз и поклялся привести сюда Индию, как только выпадет снег и местность предстанет во всей красе.
— Джои, не забудь радио.
Она сгребла в охапку множество курток и горных ботинок и улыбнулась с таким пониманием, что я чуть не подумал, не прочла ли она мои мысли.
Мы подошли к гостинице. Было тихо, только индийские сабо стучали по мерзлой земле.
За конторкой сидела привлекательная женщина в костюме из грубого сукна и вельвета; она, казалось, была искренне рада нас видеть. Не задумываясь, я записал нас как Джозефа и Индию Леннокс. В книге регистрации была графа «возраст», но я не стал ее заполнять. Когда я положил ручку, Индия заглянула мне через плечо и, подтолкнув меня, велела заполнить эту графу тоже.
— Просто припиши внизу, что любишь женщин постарше.
Она ступила на широкую деревянную лестницу. Я последовал за ней, глядя, как ее прекрасное тело медленно и спокойно раскачивается из стороны в сторону.
Женщина отвела нас в нашу комнату и, прежде чем уйти, сказала, что ужин будет готов через час.
— Ты хорошо все устроил, Джо. Мне очень нравится. — Индия тронула занавески и открыла одну, над дверью балкона. — Мы с Полом однажды были в Церматте, но там вокруг слишком много этих чертовых людей. Я все пыталась увидеть Маттерхорн, но какой-нибудь болван вечно загораживал вид. Как, ты сказал, называется этот поселок?
— Эдлах.
Я подошел к ней сзади. Руки я держал в карманах, не зная, хочет ли она, чтобы я до нее дотрагивался.
Пол умер уже месяц назад. Все это время боли и вынужденных попыток приспособиться я устало кружил вокруг нее и пытался оказаться рядом, на случай, если понадоблюсь ей, или вдали, как только она подавала хоть малейший признак, что хочет побыть одна. Часто было трудно сказать, как она что воспринимает, так как Индия осторожно пробиралась сквозь это время, приглушив звук и со скучающим выражением на лице. С тех пор как умер Пол, мы не занимались любовью.
Скрестив руки на груди, Индия прислонилась к перилам балкона.
— Знаешь, что сегодня за день, Джо?
— Нет. А должен?
— Ровно месяц назад похоронили Пола.
У меня в руке была монетка, и я осознал, что изо всей силы сжимаю ее.
— Что ты чувствуешь?
Она обернулась ко мне; ее щеки раскраснелись. От мороза? От печали?
— Что я чувствую? Чувствую, как будто очень рада, что мы здесь. Рада, что Джои привез меня в горы.
— Правда?
— Да, дружок. Вена начала навевать на меня грусть.
— Грусть? В каком смысле?
— Сам знаешь. Обязательно, что ли, объяснять?
Она положила руки на перила балкона и посмотрела на раскинувшийся снежный простор.
— Я все еще стараюсь расставить все свои кубики по местам. Иногда я беру один и смотрю на него, будто никогда раньше не видела. От этого я нервничаю. Вена всегда напоминает мне о чем-то еще, о другом кубике, для которого я не могу найти свободного места.
Столовая была стилизована под горный приют. Огромные неприкрытые балки, в углу — изразцовая печь до потолка и грубая, в стиле «бауэрн»
[62]
, мебель, которая, должно быть, стояла здесь с восемнадцатого века. Пища была сытной, горячей и вкусной. Где бы мы ни ужинали вместе, я удивлялся, как много Индия ест. У нее был аппетит лесоруба. И этот раз не стал исключением. Грустила она или нет, но уплетала за милую душу.
Мы закончили мороженым и кофе и откинулись на спинки своих стульев, тупо созерцая разоренное поле битвы из пустых тарелок. Стоило безмятежности сделаться чуть-чуть чрезмерной, я ощутил, как по моей ноге поднимается босая ступня.
Индия подняла ко мне свое лицо — оплот невинности'
— В чем дело, малыш, ты нервничаешь?
— Я не привык к подстольным ласкам.
— А кто тебя ласкает? Я просто массирую твое колено. Это очень полезно.
Пока она говорила, нога поднялась еще выше. В комнате никого не было, и Индия, осмотревшись, подвинулась вперед на своем стуле. Ее нога поднялась еще выше, а сама она все время искоса поглядывала на меня.
— Хочешь меня помучить?
— Разве это мучение, Джои?
— Еще какое.
— Тогда пошли наверх.
Я смотрел на нее во все глаза, выискивая правду под очень озорным выражением ее лица.
— Индия, ты уверена?
— Да.
Она поелозила пальцами ног.
— Сегодня ночью?
— Джо, ты собираешься играть в двадцать вопросов или хочешь воспользоваться моим предложением?
Я пожал плечами. Она встала и пошла к двери.
— Приходи, когда будешь готов.
