У электронной почты нет романтизма, она вроде переписки на уроке. Быстро, удобно, и никакого очарования. Никто не заставит плясать, весело потрясая конвертом в поднятой руке. Сердце не екнет – кто прислал? Не пощупаешь письмо, проверяя заранее, сколько вложено листов, не надорвешь, торопясь… Много волнующих моментов ожидания и предвкушения лишил современного человека бездушный Интернет.
Жене вдруг захотелось написать кому-нибудь обыкновенное, от руки, письмо, пока еще существует не виртуальная почта. Кому? Родриго-Игорь покинул девичьи грезы. Перед тем, как уйти без «прощай», закрасил пустотой все, что Женя себе о нем навоображала. Теперь в том месте посвистывает ветер и метет поземка. Не тепло… Некому взять Женю за руку и, глядя ей в глаза, сказать главное. Три коротких слова, которые всегда, от первых шагов до смерти, ждет любой на земле человек.
А что, если написать настоящему мужчине, кем бы он ни был, то есть своему будущему мужчине? Оставить послание до поры до времени, а едва он появится на горизонте, отправить письмо. Не то, оглянуться не успеешь, молодца захватят другие – с голубыми глазами и льняными локонами…
Письмо не должно напоминать Татьянино. Не в стихах, разумеется, и лучше на листе с вензелем под старину. Линованные листы с вензелем – буквами ЕШ, переплетенными лавровой веточкой, – лежат где-то в ящиках папиного письменного стола. В этом случае очень удобно, что у Жени с папой инициалы совпадают. Он заказал «именную» бумагу для переписки с друзьями очень давно. Теперь они, как все, пользуются Интернетом, а ненужная никому стопка осталась.
Женя проскользнула в папин кабинет и выдвинула верхний ящик стола. Нет бумаги. Во втором ее тоже не оказалось. Третий был заперт на ключ. В плотно пригнанном зазоре торчал уголок цветного, в блестках, картона. Похоже, открытка. Отогнув упругий край, Женя прочла: «Женеч…» Так-так, интересно… Стараясь не обшарпать красочный слой, она тихонько потянула застрявший уголок. Туго двинувшись, добыча поддалась, заскользила и очутилась в руках.
Еловая ветка с шишками, сверкающий алмазными снежинками сиреневый шар в пружинках серпантина. От нарядной открытки исходил слабый запах духов – корица, что-то цитрусовое… апельсиновый ликер? Аромат был сладкий и чуть-чуть отдавал вином. Женя перевернула картинку и прочла то, что уже рассмотрела в урезанном виде: «Женечка!» Почерк кудрявый и крупный. Кто мог назвать папу уменьшительным домашним именем Жени?
Должно быть, открытка прислана ей! Папа не успел передать, они же сегодня не виделись. Или просто забыл.
Ниже, на голубоватом фоне рисованных тенью веток, было выведено буквами мельче и витиеватее: «Как я люблю тебя! Как скучаю по тебе! Наша встреча…»
Женя оторопела. Нет, адресовано явно не ей… Но какой тогда «Женечке»? Неужели… Неуловимый образ вклинился в мысли бесстыдно, нагло, точно реклама во время телевизионного фильма. Прежде чем голова успела осмыслить, а сердце сжаться от дурного предчувствия и стыда (чужое письмо!), глаза побежали по прыгающим строчкам. «…встреча была короткой, но незабываемой… жить без тебя… в этом Новом году! Женечка, милый, ненаглядный…» Подписи не было.
Черные глыбы вопросов с ужасающим грохотом рушились в пропасть. Хлопали двери, обваливалась штукатурка, дребезжали оконные фрамуги. Дом шатался, на краю невыносимого открытия Женю хлестал ледяной ветер. Алмазные снежинки жгли пальцы.
– Женечка! – окликнула мама. – Что ты делаешь в папином кабинете?
– Я за бумагой! – прокричала Женя тонким голосом, дернула ручку второго ящика и кинула в него открытку. Ящик поехал на роликах в стол и хлопнул звонко, как пощечина.
– Недавно же целую пачку брала, – удивилась мама, появляясь в дверях.
– Кончилась… Рефератов море…
Женя поспешно выхватила десяток чистых листов из кипы на столе и нечаянно ее столкнула. Бумага ступеньками рассыпалась по столу, часть полетела на пол. Снизу показалась линованная с вензелем ЕШ…
– Сейчас приберу, мамочка, сейчас все приберу, – забормотала Женя, обеими руками подметая упавшие листы.
– Ох, неловкая, – мама покачала головой и ушла.
Вот где пряталась заказная стопка… тщеславные листы с лавровой претензией… Ни о каком письме настоящему мужчине Женя не могла больше думать. Настоящих мужчин, вероятно, уже нет на свете, они вымерли в войнах и на дуэлях. С этой секунды она заставит утихнуть в себе брожение кошачьих флюидов и закалит иммунитет против так называемого сильного пола. Проклятая открытка…
Помедлив у двери, Женя снова ринулась к столу. Верно говорят, что все познается в сравнении. Она внезапно осознала, что была безмятежно счастлива всего три минуты назад. Все предыдущие напасти представлялись теперь смешными и мелкими. Чужое послание в один момент вышвырнуло ее из счастливой жизни. Слыша, как мама зовет ее из кухни, Женя беззвучно задвинула ящик стола и сунула открытку в карман.
– Давай чаю с печеньем попьем, – грустно сказала мама. – Звонил папа, у них там какие-то архиважные обсуждения начались. Спектакль неровный, неудачный подбор певцов. Приедет ночью…
Женя не дослушала.
– Мамочка, подожди! Извини, мне приспичило… Я быстро!
В туалете она прислонилась к стене и зажмурилась. В черных ночных кругах полыхали электрические сиреневые шары. Вызывающе виляя змеящимся серпантином, как хвостами, они уносились в темень, а вместо них вспыхивали новые. Женя достала из кармана ненавистный прямоугольник надушенного картона. Разодрать в мелкие клочья, в пыль, прах, спустить в унитаз…
Не выбросишь в унитаз беду. Не лучше ли, пронзительно глядя папе в глаза, самой, из рук в руки, отдать доказательство его измены? Помешкав, Женя вернула открытку в карман и сползла по стене на прорезиненный коврик. Не открывая глаз, нащупала пальцами ручку слива… Вода полилась с таким звуком, будто дом стошнило.
С закрытыми глазами звуки громче и выразительнее. Особенно если плачешь.
Нет, я не Шишкин, я другой
Санька купил пачку сигарет «Ява», и кто-то окликнул его у киоска.
– А я смотрю, блин, и думаю: ты, не ты? – высокий мужчина в кроличьей шапке-ушанке широко улыбнулся щербатым ртом.
– Я, – ответил Санька. – А вы кто?
– Ну, ты даешь, пацан, не узнал? Я так сильно изменился? Я ж Петров! Муж Василисы Онисифоровны. Бывший, – уточнил мужчина.
Санька вспомнил. Он учился в третьем классе, когда мастер золотые руки Петров подрался с кем-то в пивной и угодил в тюрьму.
– Давненько никого не видал из старых знакомых, – балагурил Петров, шагая рядом. – Не здесь жил. Как там моя? Все бабам когти красит?
– Замуж вышла, – осторожно сказал Санька. Василиса Онисифоровна после Петрова сменила второго мужа.
– Знаю, знаю… Что поделаешь. Санта-Барбара, блин… Говорили тебе небось, что я сидел? Так вот этот фильм «Санта-Барбара» тогда по телику шел. Пока я мотал срок, в мире столько всего наслучалось – охренеть не встать. Откинулся – страна опять другая, а «Санта» как шла, так и дальше шурует. Она шурует, блин… а Васенька меня не дождалась… Пришлось к матери в деревню ехать. Там в комбайнёрах ходил, покуда хлеб сеяли… Напрочь отсеялись. Никто из нормальных начальников село поднимать не хотит, одни чмыри едут, блин… Вот такие кошки-мышки.
