Она все еще прихрамывала. Каждый день я возил ее в поликлинику на процедуры, два раза в неделю в бассейн, также мы гуляли. Дни были похожими один на другой, но мне это нравилось, и я бы согласился вести такую жизнь еще долго. Однако это было невозможно, и суровая реальность грозила в ближайшее же время обрушиться на меня. У меня кончались деньги.
Я прожил много лет, бездумно швыряя деньгами, и все же кое-какие накопления у меня были. Еще капал кое-какой процент с уже запущенных проектов, имелись вклады в банках, на счетах еще не было пусто. Но работы не было. На телевидении со мной разговаривали вежливо и холодно, давая понять, что мне не стоит даже и надеяться на милость со стороны руководства каналов. Я был — персона нон грата, и во многом это было Димулиных рук дело, как мне удалось выяснить через доверенных лиц. Он запустил убийственный сюжет в эфир, он же пустил слух о том, что я сидел за рулем «Ямашки» совершенно пьяный, да еще и накачанный наркотиками. Всем было плевать на правду, всем нравилась такая ложь. Меня даже просили выступить с интервью, хотели устроить мое принародное распятие, но я послал всех к чертям собачьим.
— Слушай, ты не мог бы забрать деньги за мои магниты? — спросила Ирина, заставив меня вынырнуть из грустных мыслей.
— А что, тебе удалось их продать?
— У меня их оптом купили. Я дала объявление в сети, — пояснила она, пожав плечами. Я хмыкнул, спросил куда ехать. Выяснилось, что в Коньково. Я подумал, что, возможно, мне тоже есть смысл научиться делать сувениры и магнитики. Ремонт «Бентли», оплата Ирининых операций, установка штифтов, снятие штифтов, всевозможные процедуры. Оксана криком кричала, чтобы я хотя бы чеки собирал, чтобы их потом показать на суде. Опять же, суд. Я был уверен, что Ирина вступится за меня. В конце концов, я был трезвым, что бы там ни показывали по ящику, я просто ошибся. Но перспектива тюрьмы все же оставалась.
Преступление и наказание. Это удивляло меня. Я не мог поверить, что действительно, на самом деле совершил преступление. Какое? Даже Раскольников ведь долго вынашивал свой замысел, выслеживал старушку-процентщицу, а потом уже убил ее и ее сестру, зарубил топором. Это да, это я понимаю — преступление. А что совершил я? Не успел завершить маневр, выехал на несколько секунд позже. Да если бы не прекрасные скоростные качества «Бентли», ничего бы не было.
Все отвернулись от меня, я совершенно не представлял, куда податься, как жить дальше, чем заниматься. Пойти в менеджеры по продажам? «Могу я чем-нибудь помочь?» Господи, это было просто смешно. Если бы не было так грустно. Пока ситуация с судом не разрешилась, я не очень-то хорошо соображал. Большая часть моей жизненной силы уходила на то, чтобы поддерживать Ирину, а также на то, чтобы успокаивать нервы. Я прилично выпивал. С тех пор, как я остался без работы и без друзей (вот она, профессиональная дружба!), не было никаких причин, чтобы хранить трезвость.
— И сколько мне должны отдать? — спросил я Ирину.
— Так, я тебе все тут запаковала. Мне еще нужно, чтобы ты купил мне материалов. Я тебе составлю список. Мне должны отдать сорок тысяч.
— Сорок штук?
— Да. А что? — Ирина посмотрела на меня своими зелеными глазами. Потом поправила выбившуюся прядь рыжих волос. — Только ничего не перепутай. Постарайся доехать до клиента трезвым. Как ты думаешь, может, мне открыть свой сайт? Можно было бы устроить интернет-магазин.
— Ира, а ты хоть понимаешь, почему я пью? — спросил я, испытывая мучительное желание выпить прямо сейчас.
— Ну, потому что ты — алкоголик? — с улыбкой предположила она.
— У меня через две недели предварительное слушание. Ты говорила со следователем?
— Да, — подтвердила она, и по ее лицу вообще невозможно было ничего прочитать. Собирается она посадить меня в тюрьму? Оценила ли то, как я старался все исправить? Как вообще она ко мне относится?
— И что?
— Что? — она снова посмотрела на меня, невинно хлопая ресницами.
— Что ты решила сказать на суде?
— А что бы ты хотел, чтобы я сказала? — она хитро прищурилась, и я вдруг почувствовал, что она что-то темнит. Господи, неужели после всего, что я сделал, после этих месяцев вместе, после того, что я предоставил ей жилье, она хочет меня наказать?
— Я… — я откашлялся, потом пошел и все-таки налил себе виски. Не удержался, выпил, повернулся к ней и сказал, пока кураж не прошел. — Я бы хотел, чтобы ты подписала ходатайство о прекращении дела. Ты можешь, по закону, если потерпевший и… преступник. В общем, если мы примирились, то уголовное дело могут прекратить.
— А ты как считаешь, ты и в самом деле — преступник? — спросила эта невыносимая девчонка. И снова ухмыльнулась. Я почувствовал, как холодный пот пробивает меня сквозь рубашку. Я не хочу в тюрьму.
— Я, конечно, ужасно поступил. Но это была случайность. Я же не хотел. Ира, мне очень нужна твоя помощь на суде. Я буду тебе помогать, можешь жить у меня и дальше, сколько захочешь, сколько понадобится.
— Правда? — встрепенулась она. Я загорелся.
— Это то, чего ты хочешь? Слушай, я не возражаю. Мне даже нравится, что ты здесь. Будем смотреть кино, будешь лепить свои магниты. Я же не против. Только помоги мне. — я посмотрел на нее, на ее безмятежное, спокойное и, кажется, удовлетворенное выражение лица. Она улыбалась и смотрела на меня. Это мне не нравилось.
— Я с удовольствием принимаю твое предложение… на некоторое время. Может быть, на год или около того. Мне нужно кое с чем разобраться, встать на ноги, организовать свою жизнь.
— Я о том и говорю, — обрадовался я.
— И я напишу все, что ты хочешь, на суде. Я не считаю тебя преступником, я вообще думаю, что это была карма.
— Карма? — я нахмурился. Как я не люблю эти ее штучки, эти талисманы, эзотерическую ерунду и прочее. Хотя я до сих пор не мог забыть то, как она сказала мне, что мы с ней, по ее мнению, связаны чем-то большим, что мы встретились не просто так, и во всем этом есть своя судьба. Да уж, судьба.
— Да, карма. Назови любым словом, которое тебя устроит. Провидение, искушение, путь.
— Ни одно из них мне не нравится, — я улыбнулся краешком губ, потом отпил еще от стакана с виски.
— И я хочу, чтобы ты сделал для меня кое-что еще.
— Что угодно, — пообещал я, думая только о том, что призрак тюрьмы растворяется за горизонтом. Я буду свободен дальше. Свобода, как и одиночество, — большая награда, главный приз. Я уже не настаивал на одиночестве, дайте мне хотя бы свободу.
— Только ты должен понимать, это не связано с тобой. Никак. Это нужно только мне. Я не испытываю никаких ожиданий от этого, ты понимаешь? — Ирина смотрела на меня, как на ребенка, и прикусывала губу в нервном нетерпении. Кажется, ей действительно было что сказать.
— Отлично. Я все понимаю. Чего ты хочешь? Денег? Помощи? Я не знаю, может, тебя пристроить на телевидение? Меня там, правда, сейчас не слишком-то привечают, но я могу через Бодина поговорить.
