— Из-за таких, как вы, правосудие и не может исполняться в должной мере, — прокурор фыркнул и ушел, оставив Ирину наедине с ее совестью. Ирина только пожала плечами и улыбнулась. Я стоял посреди судебного зала и чувствовал, как огромная многотонная плита, бетонная, с арматурой и песком, вдруг исчезает и перестает ежесекундно давить на мою грудь. Я снова могу дышать. Я не пойду в тюрьму. Я могу дальше жить, все кончено! Я свободен. Ирина здорова. Судья ушел в комнатку за сценой… то есть за судебным президиумом. Спектакль завершен.
— Ты счастлив? — спросила Ирина, подойдя ко мне.
— Я — да! — я подхватил ее на руки и вдруг взял, да и поцеловал. Прямо в губы, не в какие-то там щечки или лбы.
— Что ты делаешь? — ахнула она, и глаза ее расширились и заблестели. — С ума сошел?
— А как ты думаешь?
— Я никак не думаю. Ты что, перегрелся? Переволновался?
— Ты слишком много разговариваешь! — рассмеялся я и снова склонился над ее губами. Они были розовыми, нежными, удивленно раскрытыми. Ее дыхание пахло мятой, это от жвачки, которую она вечно таскала с собой. Я забеспокоился, что мое дыхание вряд ли такое же свежее, и все же. Она не оторвала взгляда, не отвела лица. Она подалась навстречу моему поцелую, а ее ладони вдруг прошлись по моим волосам. Я не стригся уже давно. Мне вообще теперь кажется, что я уже много месяцев не жил, а прозябал в ожидании этого момента.
— Ты свихнулся.
— Это точно. Ты права. Значит, ты хочешь ребенка?
— Что? — Ирина аж дернулась всем телом, и я чуть ее не уронил.
— То! — я расхохотался. — Слушай, знаешь, я не возражаю. Давай родим ребенка.
— Ты серьезно?
— Ну что ты! Конечно, нет. И все же мы сделаем это. Хочешь, прямо сейчас? — она смотрела мне в глаза, хмурилась и пыталась прочесть мои мысли. Самое смешное, что я говорил абсолютно серьезно. Против воли я улыбнулся во всю ширь моих оставленных без профилактики зубов и почувствовала, что почти счастлив. Все поменялось, и жизнь вдруг стала такой реальной, такой осязаемой, я почти мог прикоснуться к ней, запустить руку в ее незримый струящийся поток. И я с удивлением осознал, что не имею ничего против появления в моей жизни ребенка. Почему бы и нет?!
Глава 4
Сказанному — верить
Мой тридцать шестой день рождения я решил отпраздновать дома для разнообразия. Многие годы дни изменения моего возрастного статуса проходили то в клубах, то в барах, то в заброшенных, грязных помещениях Тихой Зоны — специального оцепления из длинных пустых коридоров, опоясывающего студии «Стакана». Тихая Зона — своего рода портал, ведущий в параллельный мир, и неподготовленные люди с недостаточно крепким сознанием (или подсознанием, как сказала бы Ирина) испытывают там, в Тихой Зоне, приступы панических атак, необъяснимые волнения и видят галлюцинации. Однажды там даже пропал человек — ушел в сторону лифтовых шахт и не вернулся. Потом только выяснилось, что он встретил на одном повороте коридоров человека по имени Дядя Федор, у которого с собой оказалось несколько лишних косяков — и, таким образом, остался в Тихой Зоне на пару недель. Дядя Федор — невыездной обитатель Тихой Зоны, являлся фигурой культовой, и знать его было большой честью.
Я был знаком и с Дядей Федором, и с Василий Ивановичем, и даже лично знал Буеракова С. П. — единственного из всех присутствующих в Тихой Зоне постоянных обитателей, кто находился там на законном основании. Буераков С. П. — дипломированный электрик — занимал там две комнатки рядом с лифтовыми шахтами и по всем отчетам проходил как человек положительный, получающий зарплату и расписывающийся в ведомости почему-то все время разными подписями. На деле же Степочка, Степан Павлович Буераков, в сознание приходил крайне редко, так как постоянно принимал внутрь разнообразные горячительные напитки, которые сами собой возникали в его служебке, материализовывались из воздуха и тут же употреблялись теми, кто присутствовал в этот момент. Степа давным-давно уже ничего не чинил, у него был утрачен не только паспорт, но и человеческий вид, но местные охраняли спокойный пьяный Степин сон, как безопасность родины. И на все вызовы ходили то Дядя Федор, то Василий Иванович, оба — выходцы из Белоруссии, оба находились на территории «Стакана» незаконно и нелегитимно. Пока они находились в «Стакане», это никого не волновало, но выходить на свет божий им было нельзя, ибо, выйдя раз, они бы уже не смогли вернуться, так что они, по моим подсчетам, лет пять как уже «Стакана» не покидали, устраиваясь там по возможности комфортно. Впрочем, надо понимать, что «Стакан» предоставляет все возможности для сносного существования. «Стакан» — это не просто большие здания с коридорами, тоннелями и паранормальными явлениями. «Стакан» — это государство, республика, философия и религия. «Стакан» — это все в одном. И кров, и хлеб насущный, и даже любовь.
У Василия Ивановича однажды где-то с полгода была гражданская жена, она жила с ним в Тихой Зоне, в каморке около лифтов. Они познакомились в транспортном коридоре, полюбили друг друга на колосниках какой-то студии — Василий Иванович чинил там софит. Они жили хорошо, но потом Василий Иванович запил, гражданская жена расстроилась, и они разошлись. Немаловажным было еще и то, что вступить в реальный, настоящий брак в «Стакане» было невозможно. Все-таки не корабль и не роддом, где вас может поженить главврач. Эрнст еще не наделен соответствующими полномочиями. А жаль, кстати. Если бы он мог венчать супругов, многие из «Стакана» хотя бы ради этого не уходили.
В общем, Тихая Зона жила своей жизнью, и там имелся даже свой абориген. Он жил там с незапамятных времен, человек с седыми волосами и серьезным лицом, который, по слухам, когда-то проводил в «Стакане» учения по гражданской обороне, а после развала Союза из «Стакана» уходить отказался и поселился в коридорах Тихой Зоны временно, до возвращения коммунистов к власти.
Если коридоры второго и третьего этажа принадлежали владельцам каналов, были заполнены VIP-гримерными с кафелем и душевыми кабинами, частными кабинетами и ресторанами да кафе, то начиная с четвертого и четвертого с половиной этажа кругом простирался потусторонний мир Тихой Зоны, где было особенно весело справлять дни рождения, так как время там останавливалось и расползалось по пространству — однажды мой день рождения там продолжался целую неделю. Большую часть той недели я даже не помню, но осталось некоторое общее ощущение счастья и отрыва. При воспоминании о тех днях так и хотелось воскликнуть: «А ведь могли же и мы!»
— Ты будешь салат с фасолью? — ласково спросила меня Ирина, которая удивительно быстро вжилась в роль моей девушки и исполняла ее с энтузиазмом. Мама растерянно смотрела на блюда, стоящие на праздничном столе. Квашеная капуста, соевый сыр, чечевичная похлебка и пирог из чернослива — всего этого мамина пищеварительная система не понимала.
— Нет, спасибо. Я уже наелся, — лучезарно улыбнулся я.
— Так что же, ты всерьез решил бросить курить?
Сколько лет ты уже куришь? — поинтересовалась Светка, которую происходящее, кажется, искренне забавляло. — Десять?
