На следующий день Жозефине пришлось идти в комиссариат, чтобы подписать протокол допроса. Вызывали всех жильцов по очереди. Каждый должен был подробно отчитаться, чем он был занят в ночь преступления. Капитан Галуа протянула ей вчерашние показания. Жозефина прочла и подписала. Пока читала, уткнувшись носом в бумаги, капитану позвонили. Мужчина, явно начальник, говорил громко и отчетливо. Жозефина при всем желании не могла не услышать его слов:
— Я сейчас в глубинке, в Сене и Марне
[110]
. Высылаю ребят, они заберут у вас дело. Вы закончили опрос свидетелей?
Капитан Галуа ответила, хмуря брови:
— Есть новости: жертва была племянницей бывшего комиссара полиции Парижа. Ну дела! Будьте поаккуратней, не наделайте ошибок. Соблюдайте порядок допроса, а я вас разгружу по мере возможности.
Капитан Галуа повесила трубку. Вид у нее был озабоченный.
— А вы не гуляли с собакой в пятницу вечером? — спросила она после паузы, сосредоточенно сгибая и разгибая скрепки.
Жозефина смутилась. Верно, она же должна была выйти с Дю Гекленом, пройти мимо помойки, даже, возможно, встретить убийцу. Она замерла на несколько секунд, открыв рот и перебирая пальцами невидимую нить, — пыталась вспомнить, как все было. Капитан сверлила ее недобрым взглядом. Жозефина не отвечала. Она сосредоточилась, положила руки на колени, а то у нее какой-то виноватый вид.
— Постарайтесь вспомнить, мадам Кортес, это важно. Преступление совершено вечером в пятницу, тело найдено вечером в воскресенье. Вы должны были гулять с собакой в тот вечер. Вы не слышали, не заметили ничего необычного?
Жозефина вновь остановила руки, так и норовившие взяться за старое, вновь сосредоточилась на вечере пятницы. Она вышла с собрания, возвращалась пешком с Лефлок-Пиньелем. Они болтали по дороге, он рассказывал ей о своем детстве, о том, как его бросили, о типографии и… тут она расслабилась, улыбнулась.
— Да нет же! Я ведь только в субботу утром приютила Дю Геклена! Что ж я за дура такая! — воскликнула она с облегчением: тюрьма по ней пока не плачет.
Капитан Галуа была явно разочарована. Она еще раз перечитала протокол, подписанный Жозефиной, и объявила, что та может идти. Когда она понадобится, ее вызовут.
В коридоре ждали мсье и мадам Ван ден Брок.
— Удачи! — шепнула Жозефина. — У нее тяжелый характер!
— Я знаю, — вздохнул Ван ден Брок, — они нас уже утром допрашивали, а теперь попросили прийти опять!
— Не могу понять, зачем они вызвали нас снова, — сказала мадам Ван ден Брок. — Все эта дамочка! У нее на нас зуб.
Жозефина вышла на улицу вконец расстроенная. Я ни в чем не виновата, но капитан Галуа меня подозревает. Я ее раздражаю. С самого начала. Потому что на меня напали, а я не захотела обращаться в полицию? Она думает, я сообщница: заманила мадемуазель де Бассоньер на помойку, прикрыла за ней дверь, отдала ее в руки убийце. Стояла на стреме, пока он убивал. А два дня спустя вернулась на место преступления, сделав вид, будто нашла завернутое в ковер тело. А почему? А потому, что у Бассоньерихи было на меня досье. Или на Антуана. Да, точно: я помогла Антуану избавиться от этой женщины, которая ему угрожала… Она узнала через своего дядю, что Антуан не умер, что он причастен к торговле контрабандой, поэтому ему выгодно, чтобы все считали его мертвым, и… Антуан не умер, потому что ворует у меня баллы с карточки. Он не умер, потому что шлет письма и открытки. Он не умер, потому что носит красные водолазки и ездит в метро. Он не умер, он инсценировал свою смерть. Сошел с ума на африканском солнце. Стал убийцей, а Бассоньериха его уличила.
Нет, что за ерунда, я брежу, подумала она, падая на стул на терраске кафе. Сердце стучало в груди, в боку, раздувалось и билось, билось… Она вытерла вспотевшие руки о колени. Через три столика от нее, склонившись над блокнотом, сидел Лефлок-Пиньель и что-то писал. Он махнул ей рукой, приглашая пересесть за его столик.
Он был в красивом льняном пиджаке бутылочно-зеленого цвета, и узел галстука в черно-зеленую полоску был, как всегда, изыскан и аккуратен. Он весело посмотрел на нее и спросил:
— Ну что, вас допросили?
— Это было тяжко, — выдохнула Жозефина. — Я в конце концов поверю, что сама ее убила!
— А! Вы тоже?
— У этой женщины такая манера задавать вопросы, что у меня просто кровь стынет в жилах…
— Да уж, она не слишком любезна, — сказал Эрве Лефлок-Пиньель. — Со мной она разговаривала, скажем так… довольно грубо. Это недопустимо.
— Должно быть, она всех нас подозревает, — вздохнула Жозефина с облегчением: значит, не ей одной пришлось терпеть такое обращение.
— Если ее убили возле дома, это еще не значит, что убийца кто-нибудь из нас! Мсье и мадам Мерсон, они туда заходили передо мной, тоже были возмущены. Вот жду реакции Ван ден Броков… Их сейчас как раз обрабатывают, и я обещал их подождать. Надо все обговорить. Нельзя позволять так с собой обращаться. Это скандал!
Он стиснул челюсти, его скулы побелели, лицо исказилось ненавистью. Он был оскорблен и не мог это скрыть. Жозефина взволнованно смотрела на него, и ее страх, тяжелый, гнетущий, вдруг испарился. Она расслабилась, ей захотелось взять его за руку, поблагодарить.
Подошел официант, спросил, что они будут пить.
— Воды с мятой, — ответил Лефлок-Пиньель.
— И мне тоже, — ответила Жозефина.
— Две воды с мятой, две! — крикнул официант и ушел.
— А у вас есть алиби? У меня так нет. Я была дома одна. Отягчающее обстоятельство…
— Когда мы с вами тогда расстались, в пятницу вечером, я зашел к Ван ден Брокам. Поведение мадемуазель де Бассоньер меня вывело из себя. Мы почти до полуночи проговорили об этой… вши! О том, как подло она нападает на нас на каждом собрании. И чем дальше, тем хуже… вернее, было хуже, потому что, слава богу, с этим покончено! В тот вечер Эрве, помню, спрашивал, не стоит ли заявить в полицию…
— Эрве — это мсье Ван ден Брок? Вы тезки?
— Да, — сказал Эрве Лефлок-Пиньель и покраснел, словно его уличили в чем-то неприличном.
Оригинально, подумала Жозефина, имя довольно редкое. Раньше я не знала ни одного Эрве, а теперь знаю сразу двоих! Потом она сказала:
— Надо сказать, в тот вечер она вела себя особенно гнусно.
— Знаете, так часто бывает с бывшими сеньорами. Вы должны это знать, ведь вы специалист по Средневековью… Для нее мы — бедняки, холопы, занявшие ее родовой замок. Она не могла выставить нас вон, вот и оскорбляла почем зря. Но в конце концов, всему есть предел!
— Вы, видимо, не одни попали под обстрел. Мсье Мерсон говорил, что на нее уже дважды нападали.
— Да мы еще не все знаем! Они же будут делать обыск в ее квартире, наверняка найдут анонимные письма, по-моему, она именно так скрашивала свой досуг. Сеяла ненависть и клевету.
