Она вошла в парк и невольно пригнулась. Ничего не могла с собой поделать. Где-то здесь, чуть подальше, нашли мадам Бертье…
Она толкнула дверь подъезда и услышала крик в комнатке консьержки. Какой-то мужчина орал на Ифигению.
— Это безобразие! — орал он. — Вы за это ответите! Мерзость какая! Вы обязаны убираться каждый день! Там валяются пивные банки, пустые бутылки, носовые платки! Спотыкаешься о всякий мусор!
Не переставая вопить, мужчина вышел от консьержки, и Жозефина узнала сына Пинарелли. Смертельно бледная Ифигения укрылась за занавеской. Табличка на стеклянной двери с указанием ее часов работы была наполовину сорвана. Пинарелли вернулся, замахнулся, собираясь ударить консьержку, но та задвинула щеколду. Подоспевшая Жозефина схватила его за руку. Он вырвался и с неожиданной силой швырнул ее на пол. Жозефина сильно ударилась головой о стену.
— Да вы ненормальный! — в ужасе закричала она.
— Я запрещаю вам ее защищать! Ей за это платят! Она должна убираться! Сука!
По его трясущемуся подбородку стекала струйка слюны, лицо было в красных пятнах, кадык ходил ходуном.
Он развернулся и помчался вверх по лестнице через две ступеньки.
— С вами все в порядке, мадам Кортес?
Жозефина дрожала и потирала лоб, унимая боль. Ифигения позвала ее к себе.
— Может, выпьете чего-нибудь? Вид у вас больно бледный.
Она усадила ее и налила стакан колы.
— Что вы такое натворили, что он так взъелся? — спросила Жозефина, приходя в себя.
— Да я там убираю, на помойке. Честное слово. Я стараюсь… Но кто-то все время разбрасывает вокруг контейнеров такую гадость, что и сказать-то стыдно! И если я вдруг не зайду денек-другой, там уже такая грязища! Но дом-то большой, я же не могу разорваться!
— Вы знаете, кто это делает?
— Нет! Я-то по ночам сплю! Устаю. В этом доме, знаете, та еще работенка. А когда рабочий день кончается, надо еще с детьми заниматься!
Жозефина оглядела комнату. Стол, четыре стула, потертый диванчик, старый буфет, телевизор, облезлая кухонька, выцветший желтый линолеум, а в глубине, за бордовой занавеской, темный чулан.
— Там детская? — спросила Жозефина.
— Да, а я сплю на диване. Все равно как в вестибюле. Когда кто-то поздно возвращается домой, входная дверь хлопает прямо над ухом. Так и подпрыгиваю всю ночь на кровати…
— Надо бы тут покрасить и купить новую мебель… Мрачновато у вас.
— Потому я и крашу волосы во все цвета радуги, — улыбнулась Ифигения. — В доме появляется солнце…
— Знаете, что мы сделаем, Ифигения? Завтра в ваш обеденный перерыв съездим в «Икею» и все купим: кровати детям, стол, стулья, занавески, комод, буфет, диван, коврики, кухонный гарнитур, подушки… А потом заедем в «Брикораму», выберем красивые краски и все перекрасим! И вам больше не придется красить волосы.
— А на какие шиши, мадам Кортес? Показать вам мою зарплатную ведомость? Это слезы!
— Я все куплю.
— Сразу говорю вам — нет!
— А я говорю — да! Деньги же не унесешь с собой в могилу. У меня есть все, что мне надо, а у вас ничего. На то и деньги, чтобы заполнять пустоты!
— Ни за что, мадам Кортес!
— А мне плевать, я сама все куплю и поставлю перед вашей дверью. Вы меня еще не знаете, я упрямая.
Женщины молча смотрели друг на друга.
— Правда, лучше бы вам поехать со мной, чтобы вы сами выбрали. Может, у нас вкусы не совпадают.
Ифигения скрестила руки на груди и насупилась. На этот раз ее шевелюра была апельсинового цвета, местами с желтым отливом. В свете старого торшера казалось, что волосы горят огнем.
— Все-таки краски лучше смотрятся на стене, чем на голове, — усмехнулась Жозефина.
Ифигения провела рукой по волосам.
— Да знаю, я в этот раз запорола цвет… Просто все так неудобно, душ во дворе, там нет света, и я не всегда могу держать краску столько, сколько нужно. А зимой вообще все делаю наспех, иначе простужусь!
— Душ во дворе! — воскликнула Жозефина.
— Ну да… Рядом с помойкой…
— Это невозможно!
— Возможно, мадам Кортес, возможно!
— Ладно, — решила Жозефина. — Завтра и съездим.
— Не давите на меня, мадам Кортес!
Жозефина заметила, что в дверном проеме стоит маленькая Клара. Это была на удивление серьезная девочка с грустными, кроткими глазами. Рядом возник ее брат, Лео; каждый раз, как Жозефина ему улыбалась, он прятался за спину сестры.
— По-моему, вы изрядная эгоистка, Ифигения. Мне кажется, что детям бы понравилось жить на радуге…
Ифигения взглянула на детей и пожала плечами.
— Они уже привыкли.
— А мне хочется, чтобы комната была розовая… и чтобы покрывало ярко-салатовое… — сказала Клара, посасывая прядь волос.
— Ну уз нет! Розовый — это для девсёнок! — завопил Лео. — Хоцу комнату золтую, как цыпленок, а покрывало красное, с вампирами.
— Они не в школе? — спросила Жозефина, воздержавшись от ликования и давая Ифигении возможность сдаться достойно.
— Сегодня среда. В среду нету сколы, — ответил Лео.
— Ты прав. Я забыла!
— У тебя голова кругом идет, да? У нас так училка говорит…
— Да, действительно шла кругом, но теперь, когда я с вами, мне гораздо лучше, — сказала Жозефина, сажая его к себе на колени.
— Мам, а нельзя нам двухэтажную кровать? — спросила Клара. — Тогда бы я спала наверху и думала, будто я на небе… А еще письменный стол!
— А мне деревянную лосадку! Ты Дед Мороз?
— Глупенький! Где же у меня борода?
Он заливисто рассмеялся.
— По-моему, вы проиграли, Ифигения. Встречаемся завтра в полдень. Лучше не опаздывать, а то вернуться вовремя не успеем…
Дети повисли на матери, вопя от восторга.
— Скажи «да», ну мам, скажи «да»!
Ифигения стукнула ладонью по столу, требуя тишины.
— Тогда взамен я буду у вас убираться. Два часа в день. И никак иначе.
— Часа вполне хватит. Нас всего двое. Работы будет немного, и я вам заплачу.
— Нет, бесплатно, иначе не поеду ни в какую «Икею»!
На другой день ровно в двенадцать Жозефина ждала в холле. Они сели в ее машину. Ифигения держала на коленях хозяйственную сумку, а на голову повязала платок.
— Вы мусульманка, Ифигения?
— Нет, просто я легко простужаю уши. А потом начинаются отиты, и уши горят по поводу и без…
