Проходившая мимо медсестра остановилась, спросила, что случилось. Предложила позвать врача.
Но Кристине сейчас требовался не врач, а любимый человек, ее мужчина — Виктор Рубальский.
Маргарита покидала больницу с тяжелым чувством. Было чрезвычайно жаль Кристину, но одновременно больно самой из-за всей этой истории. Если бы Кристина сейчас не боролась за жизнь, продолжать с ней отношения было бы бессмысленно. Зависть и ненависть друга куда опаснее злодеяний чужого человека, ведь близкому известны все твои болевые точки! А Рубальский! Узнав о болезни, сразу дистанцировался от женщины, его устраивала необременительная связь, но проблемы были не нужны. Вспомнила, как в вагоне… Задумавшись, Маргарита чуть не угодила под колеса кареты «скорой помощи», подъезжающей к приемному покою. «Нет, надо все забыть и простить Кристю, — оборвала свои размышления Маргарита. — Наша жизнь так хрупка, а я лелею свои обиды!»
В метро она нос к носу столкнулась с Лидией Пьяных. Та шла, ничего перед собой не видя, и налетела на преподавательницу.
— Маргарита Андреевна!
— Лидия!
И как ни была Маргарита Андреевна сосредоточена на своем, она заметила слезы, стоявшие в глазах ученицы.
— Лидия, у вас что-то случилось?
— Да… Мужа пришлось положить в клинику. Дома с ним уже было не справиться. Болезнь Альцгеймера…
— Это серьезно.
— Ездила его навестить, совсем не узнает меня. Я в полной растерянности. Вот в моем роду те предки, кто дожил до старости, все были в здравом уме.
— Принять такое трудно. Надо просто смириться. Кстати, как ваши «Записки столбовой дворянки»? Вы отредактировали работу, учли мои замечания?
— Мне бы хотелось все заново переписать. Ну скажите, зачем мне диплом, в моем-то возрасте?
— Сейчас оставьте как есть, пусть работа отлежится, а через месяц-другой посмотрите свежим взглядом.
Лидия Валерьевна кивнула, но слезы вновь омыли ее глаза и покатились по щекам.
— Извините, — она вытерла их тыльной стороной ладони. — Ну я пойду. Хотя, честно говоря, не знаю, куда идти. Сын меня обвиняет, что загнала отца в дурдом, невестка как-то совсем охамела.
— Заедем ко мне, Лидия. У меня тоже настроение не очень, вы ведь слышали о болезни Кристины? Сейчас возвращаюсь от нее, в больнице навещала. Поужинаем, побеседуем за жизнь. Анюты дома нет, она все пороги консульства обивает. Оказывается, не так легко получить визу даже по приглашению. Поехали!
Женщины сели в подошедший поезд и поехали вместе. Слезы у Лидии Валерьевны высохли. Она слегка повеселела и уже могла думать не только о своих бедах, но и о других людях. Теперь разговор шел об Анечке.
— А кто этот человек, к которому она едет? Вы его знаете?
— Я не видела его, только по Анечкиным рассказам имею представление. Какой-то бизнесмен средней руки. Здесь пытался открыть какой-то бизнес, связанный с прокатом лошадей, но что-то сорвалось. Укатил в Канаду. И там, пишет Анечке, преуспевает.
— Вы рады за племянницу?
— Чему радоваться, Лидия Валерьевна?! Он пол года назад бросил ее беременной, даже не поинтересовался, как она поживает. Теперь что-то наплел про трудности, а она, дурочка, все готова простить.
— Любит, наверное!
— Если бы любила! Думаю, что нет. И с Васей продолжает встречаться…
Вагон метро громыхал в шахте, как камнепад, и разговаривать было трудно, слова тонули в шуме. Лидия Валерьевна не уловила в грохоте поездки про встречи с Васей и продолжала расспрашивать Маргариту Андреевну о целях Анны:
— Если нет, тогда просто хочет жить за границей!
— Вот и я так же думаю. Но ведь она даже языка не знает, как она там будет?
— При ее профессии устроится, все кошки и собаки мира говорят на одном языке.
— Вся надежда на это. А нам выходить.
— Молодежь свои дела легко решает, — с завистью произнесла попутчица. И Маргарита Андреевна поняла, что мысли Лидии Валерьевны вновь вернулись к ее отношениям с Олегом Шитиковым.
* * *
Женщины сидели в маленькой кухне Маргариты Андреевны уже не как учительница и ученица. Обучение на курсах завершалось, теперь они становились просто приятельницами. Маргарита — младшая, Лидия — постарше. Дамы отодвинули бокалы, перешли «на ты» и чувствовали, что сейчас зарождалась новая женская дружба, основанная на взаимном уважении и симпатии.
— Лидуша, прости, если не хочешь — не отвечай. А как ваши отношения с Олегом, продолжаются?
— Ох, Маргоша, сын запретил мне с ним встречаться. Иногда видимся мельком. Пусто у меня на сердце без него.
— Как запретил?! Ты же взрослая женщина…
— Очень-очень взрослая, но без его денег на пенсию не проживу. А тайком, как девчонка, бегать на свидания, уже невмоготу, гордость не позволяет.
— Я тебе помогу.
— Нет, нет! — помогая себе отстраняющим жестом руки, воскликнула Лидия. — Я не возьму от тебя никаких денег. Мне подачки не нужны!
— Лида! Почему подачки? Во-первых, я тебе предлагаю в долг, на первое время, пока вновь не устроишься на работу. Ты же хочешь работать?
— Библиотечный мирок узок. Всем известно, что я уволена из-за пожара в библиотеке, меня теперь даже на роль рядового работника не возьмут, не то что заведующей.
— Я поговорю о тебе кое с кем. Но ты мне так и не ответила: видишь ли ты перспективу в ваших отношениях с Олегом? Он ведь моложе тебя на десять лет!
— Знаешь, как он переживал, когда я сказала, что мы должны перестать встречаться! Я понимаю, как это выглядит в глазах посторонних. Но я уже созрела, чтобы пренебречь мнением кумушек.
Лидия перенесла со стола к раковине опустевшие тарелки и, включив воду, начала их мыть.
— Да оставь, — пыталась усадить ее на место хозяйка. — Я потом сама все вымою.
Но Лидия не стала ее слушать. Маргарита уже выставила чашки и включила электрочайник.
За чаем тема беседы поменялась. Теперь женщины говорили о корнях рода, о наследственности, о генах.
Маргарите хотелось верить, что есть судьбоносная генетическая связь с ее талантливым предком Куприным. Тогда и ее собственные успехи становятся закономерными. Но Лидия, столкнувшись с оборотной стороной влияния наследственности, с болезнями, высказывалась осторожнее. Разглядывая замысловатый узор на чашке — переплетения гибких стеблей не то лилий, не то кувшинок, она сказала:
— Когда я узнала диагноз мужа, конечно, испугалась за сына. Стала у врачей выпытывать что да как. Они сказали, что наследственной можно считать болезнь, возникающую в шестьдесят лет, а не в восемьдесят. Так что муженек мой просто впал в старческий маразм, потому что всю жизнь был неуживчивым человеком.
