У меня на губах пузырилась кровь и сочилась по подбородку, капая на землю. До меня дошло, что стонал я, Мерлин, сын Амброзиуса, принц, великий волшебник. Я зажал во рту кровь и, цепляясь и карабкаясь, начал подниматься на ноги.
Боль в руке была невыносима. Я почти слышал, нежели ощущал, как сломанные кости трутся друг о друга концами. Шатаясь, я встал на колени и побоялся подниматься дальше: внизу зияла пропасть. Сзади обрушился вал, обдав меня водяной пылью, серой в тусклом утреннем свете. Утес дрогнул. Над головой с криком парила морская птица, первая за сегодняшний день.
Я отполз от края и поднялся.
Бритаэль лежал на животе у потайной двери, словно пытался уползти туда. За ним по земле тянулся кровавый след, блестевший на мокрой траве, как след улитки. Он был мертв. Последним отчаянным ударом я разрубил ему большую вену в паху, и жизнь медленно покинула его, пока он полз, пытаясь получить помощь и спастись. Часть крови, пропитавшей меня, должно быть, принадлежала ему.
Я опустился рядом с ним на колени и удостоверился в его смерти. С боку на бок я перекатывал его по склону, пока не сбросил под откос, где пропасть поглотила его, как и его меч до этого. О крови можно было не беспокоиться. Начинался дождь, который смоет ее, прежде чем кто-нибудь увидит.
Потайная дверь была по-прежнему распахнута. Я добрел до нее и встал, опершись о косяк. Глаза застилала кровь. Я вытер ее мокрым рукавом.
Ральф и привратник исчезли. Факел чадил на стене, слабо освещая комнату и лестницу. В замке было тихо. Из приоткрытой двери наверху доносились голоса. Говорили тихо и настойчиво, но не встревоженно. Сторонники Утера, по всей видимости, по-прежнему владели ситуацией; тревогу в замке не поднимали.
Я вздрогнул от утреннего холода. Я где-то потерял плащ, упавший с моей руки. Я даже не стал пытаться его искать. Отпустив дверь, я сделал попытку стоять без опоры. Получилось. Я направился прочь от замка на берег.
10
Достаточно рассвело, чтобы видеть путь, а также рассмотреть головокружительную пропасть с камнями и бурлящими волнами внизу. Поскольку я думал только о том, чтобы держать свое ослабевшее тело прямо и не задевать ни за что сломанной рукой, то не обращал внимания на морскую пропасть и узость тропинки над обрывом. Я быстро преодолел первый участок и сполз-соскользнул на следующем по кочковатой земле на галечник. Море приблизилось, до меня долетали брызги. Морская соль смешивалась с соленой кровью у меня на лице. Утренний прилив набирал силу. Высокие волны накатывались на гладкую скалу, разбиваясь рядом со мной с оглушительным шумом и стекая по тропке, по которой я полз, спотыкаясь и цепляясь.
Я нашел его на полпути от берега. Он лежал лицом вниз, его голова находилась в полудюйме от обрыва. Одна рука свисала вниз и качалась под порывами ветра. Другая рука задеревенела, вцепившись в камень. Пальцы почернели от запекшейся крови.
Тропинка была достаточно широка, и я перевернул его на спину, придвинув к скале. Сам я встал на колени между ним и морем.
— Кадал, Кадал.
Его тело окоченело. В полумраке я увидел у него на лице кровь, выступившую из раны рядом с волосами. На ощупь это казалось порезом. Мои онемевшие пальцы не могли больше ничего нащупать на мокрой коже. Намокшая туника не расстегивалась, наконец застежки поддались, и под одеждой показалось тело.
Увидев скрытую туникой рану, можно было не щупать пульс. Я накинул обратно промокшую ткань, словно ему станет теплее, и сел на корточки. Только тогда я заметил, что от замка к тропинке шли люди.
Утер обогнул скалу с такой легкостью, словно гулял по дворцу. Он держал наготове меч, накидка намотана на левую руку. За ним, бледный, как привидение, шагал Ульфин.
Король наклонился надо мной и несколько мгновений молчал.
— Мертв? — проговорил он в конце концов.
— Да.
— А Джордан?
— Тоже, наверное. Иначе Кадал не дополз бы сюда, чтобы предупредить нас.
— А Бритаэль?
— Мертв.
— Ты знал об этом вчера вечером?
— Нет.
— А о смерти Горлуа?
— Нет.
— Если бы ты был пророком, как ты утверждаешь, то знал бы, — в его голосе послышалась горечь. Я посмотрел на его снизу. Лицо спокойное, горячность покинула его, глаза, серые в тусклом свете, затопила усталость.
— Я говорил тебе, надо довериться судьбе и времени. Оно пришло, это время. Мы победили. — Мой ответ был кратким.
— Если бы мы подождали до завтра, то эти люди и твой слуга остались бы живы, Горлуа погиб бы в бою, а его жена была бы вдовой... Она была бы моей, и никто не шептался бы у меня за спиной, обвиняя в их смерти меня.
— Завтра ты зачал бы другого ребенка.
— Законного, — поспешил вставить он. — Не побочного, каким он был зачат сегодня. Клянусь головой Митры, ты думаешь, наши имена останутся незапятнанными после того, что случилось сегодня ночью? Даже если мы через неделю поженимся, ты представляешь, что скажут люди? Что я убийца Горлуа. А некоторые поверят, что ребенок и в самом деле его, как она говорила.
— Они не скажут этого. Не найдется ни одного человека, который будет утверждать, что ребенок не твой и не по праву является законным королем всей Британии.
Из горла Утера вырвался звук, не смех, а выражение насмешки и презрения.
— Неужели ты думаешь, что я буду когда-нибудь еще тебя слушать? Теперь я вижу, что кроется за твоим волшебством, твоим «могуществом», как ты говоришь... Ты занимаешься обычным обманом людей. Попытка с твоей стороны приобщиться к государственным делам, чему ты научился у моего брата. Тебе это понравилось, и ради этого ты убеждаешь всех в своем могуществе. Это самый настоящий обман — обещать людям исполнение их желаний, убеждать их, что ты способен это сделать, но цену желаний оставляешь в тайне — пусть потом платят.
— Цену в тайне держит бог, не я, Утер.
— Бог? Бог! Какой бог? Ты говорил о стольких богах. Если ты имеешь в виду Митру...
— Митра, Аполлон, Артур, Христос — называй его, как хочешь. Какая разница, как люди называют свет. Бог подобен свету, под которым люди живут и умирают. Я знаю лишь, что он является источником всего света, освещающего наш мир, его дела охватывают весь мир и каждого из нас. Он подобен реке, которую не остановишь и не повернешь вспять. Из нее можно лишь пить при жизни и завещать ей свои тела после смерти.
Изо рта у меня снова потекла кровь. Я поднял руку и вытер ее рукавом. Утер видел, но выражение его лица не изменилось. Вряд ли он даже слушал, что я говорил, если вообще мог расслышать из-за шума морских волн. С безразличием, разделяющим нас подобно стене, он сказал:
— Все это слова. Ты используешь даже бога, чтобы добиться своего. «Бог сказал мне сделать, бог назначает цену, бог смотрит, кому ее платить...» За что, Мерлин? За твои амбиции? Великому колдуну и пророку, которого люди почитают, затаив дыхание, больше короля и его верховного жреца? А кто платит богу за осуществление твоих планов? Не ты. Амброзиус, Вортигерн, Горлуа, люди, погибшие сегодня ночью. Но ты не платишь ничего! Ты — никогда и ничего!
