Я отошел от Посланца и преклонил колени перед Отцом. Однако руки, взявшие мои ладони в свои для получения клятвы, принадлежали старику, а глаза под маской были глазами незнакомца.
Через восемь дней состоялся официальный праздник благодарения. На нем присутствовал Амброзиус со всеми своими военачальниками и даже Утер. «Ибо, — сказал отец, когда мы остались наедине, — ты сам увидишь, что все боги, рожденные светом, — братья. И Митра, приносящий нам победу, олицетворяет Христа. Почему бы нам не молиться Христу».
Больше мы на эту тему не разговаривали.
Сдача Йорка ознаменовала завершение первой части кампании Амброзиуса. После Йорка мы направились к Лондону, легко передвигаясь по стране. Сражений больше не было, если не считать нескольких стычек по пути. Теперь королю предстояла огромная работа по восстановлению и укреплению своего королевства. В каждом городе и крепости он оставлял гарнизоны из испытанных воинов и доверенных начальников, назначал инженеров для починки укреплений и дорог. Везде можно было наблюдать одну и ту же картину: когда-то прекрасные здания безнадежно пришли в упадок; дороги заброшены и запущены; деревни разрушены, а жители скрываются по лесам и пещерам; святилища оставлены или осквернены. Вся земля была замутнена алчностью и глупостью саксонских орд. Все, что излучало свет, — искусства, песни, науки, религия, торжественные встречи праздников, Пасха, День всех святых, зимнее солнцестояние и даже культ земледелия — исчезло во мраке туч, напущенных воинственными северными богами грома и войны. Их позвал сюда британский король Вортигерн, что и осталось в людской памяти. Люди забыли, что Вортигерн правил десять с лишним лет, прежде чем обнаружил, что призванные им силы саксов вышли из-под контроля. Запомнилось лишь, что он пришел к трону через кровь и предательство, а также убийство родственника, который был законным королем. Поэтому люди шли к Амброзиусу со всех сторон, призывая на него благословения всех своих богов, величая его королем, первым «Королем всей Британии», давшим стране шанс стать таковой.
Другие уже описывали историю коронации Амброзиуса и его первых деяний и даже поместили ее в летописи. Я добавляю лишь, что сопровождал его на протяжении первых двух лет, но на двадцатой моей весне мы расстались. С меня хватило военных советов, походов и длинных юридических диспутов, где Амброзиус пытался восстановить ослабевшие порядки. Мне надоели бесконечные встречи со старейшинами и епископами, которые жужжали изо дня в день, из месяца в месяц, как пчелы, старающиеся не упустить своей капли меда. Я устал даже от строительства и конструирования. Это была единственная работа, которую я делал для него, находясь с армией долгие месяцы. В конце концов я осознал, что должен покинуть его, вырваться из-под пресса окружающих его проблем. Боги не обращаются к тем, кто не слушает. Разум сам ищет себе пищу, и до меня дошло, что, какую бы работу я ни выполнял, я должен делать ее в тиши моих холмов. Поэтому весной, когда мы приехали в Винчестер, я послал Кадалу письмо, а сам отправился к Амброзиусу — сказать ему, что мне надо уходить.
Он рассеянно выслушал меня. Слишком много забот навалилось на него в те дни, и возраст, незаметный раньше, теперь придавил его. Я заметил, что такое случается с людьми, которые посвятили свою жизнь пути к одному далеко горящему маяку. Когда вершина покорена и стремиться больше некуда — осталось лишь поддерживать огонь в горящем рядом маяке, они присаживаются у него и начинают стареть. Если раньше таких людей согревала их горячая кровь, то теперь их поддерживает пламя маяка. Так произошло и с Амброзиусом. Сидевший предо мной в громадном кресле и слушавший меня король был уже теперь не тем молодым военачальником, склонившимся над застеленными картами столом в Малой Британии, и не Посланец Митры, явившийся мне в морозном поле.
— Я не могу тебя удерживать, — ответил он, — ты не мой подчиненный, ты мой сын. Можешь идти, куда хочешь.
— Ты знаешь, я служу тебе. На днях ты говорил, что пошлешь отряд в Карлеон. Кто с ним едет?
Он поглядел в свои записи. Год назад он ответил бы, не задумываясь, по памяти.
— Прискус, Валенс, может быть, Сидониус. Они отправляются через два дня.
— Тогда я поеду с ними.
Он взглянул на меня. Неожиданно передо мной был снова прежний Амброзиус.
— Стрела, вынырнувшая из тьмы?
— Можно сказать так. Я знаю, что должен ехать.
— Езжай с миром. Но когда-нибудь возвращайся ко мне.
Нас кто-то прервал. Когда я уходил, он уже тщательно, от слова к слову, прорабатывал новые законы для города.
7
От Винчестера к Карлеону вела хорошая дорога. Стояла солнечная сухая погода. Поэтому мы не стали задерживаться в Саруме, а сразу поехали на север, пересекая Большую равнину.
Недалеко от Сарума находилось место, где родился Амброзиус. Сейчас я даже не помню, как оно называлось, но уже при мне его переименовали в его честь — Амберсбург или Эймсбери. Я никогда не проезжал через него и хотел на него посмотреть. Мы поднажали и прибыли туда до заката. Мне вместе с командирами предоставили жилье у старейшины города. По размерам местечко было не больше деревни, но там хорошо помнили, что здесь родился король. Неподалеку находилось место, где много лет назад саксами были предательски убиты около сотни представителей британской знати. Их похоронили в одной могиле, которая находилась к западу от Эймсбери, у каменного круга, который в народе прозвали «Пляской гигантов» или «Пляской висячих камней».
Я давно слышал о «Пляске», и мне не терпелось увидеть ее. Когда отряд вошел в Эймсбери и мы стали располагаться на ночь, я извинился перед хозяином и выехал один в поле. На протяжении многих миль оно тянется без единого холма, лишь изредка здесь встречаются колючие кустарники и утесник или одинокий дуб, потрепанный ветром. Закат наступал поздно, и в тот вечер я неторопливо ехал верхом навстречу лучам заходящего солнца. Сзади, на востоке, уже начали собираться темно-синие вечерние облака, и показалась ранняя звезда.
Похоже, я ожидал, что «Пляска» произведет на меня гораздо меньшее впечатление, чем каменное воинство, к которому я привык в Малой Британии, и сравнивал ее с кругом на острове друидов. Однако эти огромные камни поразили мое воображение. Само одиночество, окружавшее их посреди бескрайней равнины, наполняло сердце благоговением.
Я медленно объехал кругом и спешился. Лошадь осталась пастись, а я прошел между двух камней внешнего круга. Моя фигура по сравнению с ними отбрасывала пигмейскую тень. Я невольно замедлил шаг, словно гиганты протянули руки, задерживая меня.
Амброзиус спросил меня о «стреле, вынырнувшей из темноты», и я ответил ему положительно. Теперь мне предстояло выяснить, что же привело меня сюда. Оказавшись здесь, я почувствовал, что мне хочется покинуть это место. Что-то подобное я ощущал в Малой Британии, плутая между каменных исполинов, — словно кто-то древний, древнее, чем само время, дышал мне в спину. Подобное, но все же не похожее чувство возникло у меня и теперь. Здесь, мне казалось, теплая земля и камни, нагретые весенним солнцем, дыхнули глубоким подземным холодом.
