Но она смотрела на меня страдальческими глазами матери, и я сказал:
– Он будет королем.
Она склонила голову и так постояла несколько мгновений, разглядывая солнечные квадраты на полу и словно бы не размышляя, а прислушиваясь к тому, что свершается в ее теле. Потом опять посмотрела мне в лицо.
– А меч на алтаре?
Я покачал головой.
– Я не знаю, госпожа. Это еще не сбылось. Если мне дано будет знать, я узнаю, когда настанет время.
Она протянула руку.
– Еще одно... – По ее голосу я угадал, что этот вопрос для нее самый важный. И на всякий случай приготовился солгать. Она проговорила: – Если этого сына мне суждено лишиться... Будут ли у меня другие, Мерлин?
– Это уже три вопроса, а не один, Игрейна.
– Ты не хочешь ответить?
Я сказал это, просто чтобы выиграть время, но в глазах ее выразилось столько тревоги и опасения, что я с облегчением признался:
– Рад бы ответить, госпожа, но я не знаю.
– Как это? – резко спросила она.
Я пожал плечами.
– Опять-таки не могу тебе ответить. Дальше, чем этот мальчик, которого ты носишь, мне ничего не открылось. Но можно заключить, раз ему суждено стать королем, что других сыновей у тебя не будет. Дочери – может быть, тебе в утешение.
– Я буду молиться об этом, – просто сказала она, повела меня обратно в башню и жестом пригласила сесть. – Не выпьешь ли теперь со мной кубок вина перед уходом? Боюсь, я оказала тебе дурной прием, а ведь ты проделал ради меня такой трудный путь. Но я места себе не могла найти, пока не поговорила с тобой. Посиди теперь со мной немного и расскажи, что у вас слышно.
И я остался у нее еще на некоторое время и, изложив ей свои скудные новости, поинтересовался, куда направился Утер со своим войском. Она рассказала мне, что он держит путь не в столицу свою Винчестер, как думал я, а на север, в Вирокониум, куда он созвал на совет вождей и малых властителей севера и северо-востока. Вирокониум – старинный римский город на границе Уэльса, защищенный горами Гвинедда от немирного Ирландского берега. В те времена он еще оставался торговым центром и дороги, к нему ведущие, поддерживались в хорошем состоянии. Оставив позади Думнонию и перейдя Глевумский мост. Утер мог довольно быстро передвигаться к северу. Если погода удержится и в пути будет все спокойно, он еще, глядишь, и вернется к королевиным родинам. На Саксонском берегу, по словам королевы, было сейчас тихо; после победы Утера под Виндокладией незваные гости отступили и принуждены были пользоваться гостеприимством своих соплеменников – союзных саксов. А с севера вести приходили сбивчивые, но король опасался к весне совместных наступательных действий со стороны пиктов Стрэтклайда и заморских пришельцев-англов; совет в Вирокониуме и был назначен с целью выработать какой-нибудь общий план обороны.
– А герцог Кадор? – спросил я. – Он что же, остается здесь в Корнуолле или двинется в Виндокладию сторожить Саксонский берег?
Ее ответ удивил меня:
– Он идет на север вместе с королем и примет участие в совете.
– Вот как? В таком случае мне надо остерегаться. – Она вскинула на меня глаза, и я кивнул: – Да, я без промедления еду к королю. Время дорого, и хорошо, что он движется именно на север. Ему придется переводить войско по Глевумскому мосту, а мы с Ральфом воспользуемся лодочной переправой и попадем на тот берег раньше его. Ну а уж если я встречу его за Северном, откуда ему знать, что я покидал пределы Уэльса?
Вскоре вслед за тем я простился с Игрейной. Я ушел, а она осталась стоять у окна, и ветер моря раздувал темные волосы на ее высоко поднятой голове. И я уверился, что, когда настанет час, младенца отдаст мне не убитая горем слабодушная женщина, но Королева, которая смирилась с необходимостью предоставить сына его судьбе.
Иное дело – Марсия. Она ждала меня в передних покоях, распираемая вопросами, охами и обидами на короля, которые она с трудом прикрывала соблюдением этикета. Я, как мог, успокоил ее, поклявшись ей каждым божеством в каждом святилище и в каждой пещере на британской земле, что сделаю все возможное, чтобы младенец достался мне и был жив и невредим, и, лишь когда она стала требовать от меня заговоров для благополучного разрешения и советов насчет кормилиц, устремился к дверям.
Она, совсем забывшись от волнения, бросилась следом и ухватила меня за рукав.
– А про врача я говорила тебе? Король назначил к моей госпоже своего личного лекаря – на него-де можно положиться, он сохранит от всех в тайне, куда будет отдан на воспитание бедный крошка! Как будто здоровье и благополучие госпожи не стоят на первом месте! Любому лекарю можно дать золота, и он тебе за это родной матерью поклянется в чем угодно, это все хорошо знают.
– Бесспорно, – ответил я. – Но я хорошо знаю Гандара: нет врача искуснее, чем он. Королева будет в надежных руках.
– Он же войсковой лекарь! Что он понимает в родах?
Я засмеялся.
– Он много лет состоял при войске моего отца в Бретани. Где ратники, там и их жены. Мой отец держал в Бретани пятнадцатитысячный гарнизон. Поверь, у Гандара богатый опыт.
Этим ей пришлось удовлетвориться. Она опять завела речь о кормилицах, и я удалился.
В тот же вечер она прискакала в харчевню, по-мужски сидя на лошади, с головой закутанная в плащ с капюшоном. Маэва привела ее в дом, выгнала на улицу всех, кто еще не спал, включая Кау, а потом пригласила Ральфа для беседы с бабкой. Я улегся спать, не дождавшись конца их беседы.
На следующее утро мы с Ральфом выехали в обратную дорогу, прихватив с собою для бодрости две бутыли тернового вина. К моему удивлению, Ральф ехал такой же радостный, как и на пути сюда: наверно, после краткой побывки в краях, где прошло его детство, служба у меня уже не была ему в тягость. Бабушка пересказала ему все новости, по пути он поделился ими со мною; это было главным образом все то же, что мне говорила королева, с небольшой добавкой придворных сплетен, занятных, но малоинтересных, за исключением, пожалуй, неизбежных пересудов о намерении Утера отказаться от ребенка.
Ральф теперь, совсем как его бабка, очень беспокоился о том, как сделать, чтобы опека над ребенком досталась мне. Мне смешно было это видеть.
– А если король откажет, что тогда?
– Поедем в Бретань, сговоримся с королем Будеком.
– Ты думаешь, он позволит тебе остаться при младенце?
– Будек ведь мне тоже родич, не забывай.
– Да, но не побоится ли он прогневить Утера? Отважится ли действовать втайне от него?
– Этого я не могу сказать с уверенностью, – ответил я. – Будь это не Будек, а Хоэль, сын его, тут все было бы ясно. Они с Утером всегда грызлись, как два кобеля за одну суку.
Я не стал добавлять, что сравнение это хоть и неприличное, но самое верное. Ральф кивнул, жуя (мы остановились перекусить на солнечном пригорке), и потянулся за бутылью.
