Лицо Джека начинает принимать естественную окраску.
– Есть такой рассказ Айзека Азимова о том, как один ученый убил своего научного руководителя с помощью баллона со сжатым газом, – Чень понемногу закручивает вентиль на баллоне.
Теперь дирижабль больше похож на маленькую черную торпеду с плавниками вертикальных и горизонтальных рулей и двумя толстыми трубами электрических вентиляторов у хвоста. Он рвется в небо, но его удерживают две ременные петли, привязанные к ограждению площадки.
– Да ну? – удивляется Джек, прищуриваясь.
Теперь он очень похож на своего отца.
– Хороший рассказ, я дам тебе почитать, – говорит Чень, – кстати, у Азимова есть еще несколько произведений, в которых он использует некоторые аспекты прикладной химии.
– Так ведь Азимов писал фантастику…
– Не только. Еще детективы и научно-популярную литературу, в том числе несколько занимательных книг по химии для начинающих.
– Вот это да!
– Ты не знаешь, что у Азимова есть научная степень по химии?
– Нет.
Чень грустно вздыхает:
– Прелести американского образования…
…Адам встречает Майкла у платформы подъемника. Одного взгляда достаточно Адаму, чтобы понять, как плохо его другу. Внешне это ничем не проявлялось, лицо было спокойным и говорил Майкл тоже спокойно, выдавали только глаза – застывшие, черные.
– Ты уже слышал, что произошло? – спросил Майкл.
– Да, по радио.
– Их, наверное, было двое – один носился вокруг, отвлекал внимание. Второй подкрался исподтишка… Хотя там бы никто ничего не услышал – мы палили во все стороны, грохот стоял, как на стройке. Схватил парня и утащил. Пока мы поняли, что к чему, прошло минуты две, не больше. Его зачем-то затащили подальше, мы нашли его в зарослях, с раздробленной головой.
– Зачем?
– Не знаю, старший. Если бы мы имели дело с людьми, я бы подумал, что им был нужен «язык».
– Ты думаешь, они настолько разумны, что им понадобился наш пленный в первый же день? Это не логично, никто не может выучить чужой язык за несколько часов. Абсурд! Ты слышал, как они разговаривают, Майк?
– Нет – покачал головой Майкл, – иногда мне кажется, что они пытались заговорить с нами, там, с самого начала. Этот вой, наверное, был не просто воем.
– Надо поговорить с Дубининым, может быть, он сможет узнать, могут ли эти звери говорить.
– Они не просто звери, Адам. Теперь я уже не так уверен, что они – просто хитрые хищники. Но я хотел поговорить не об этом.
– О чем же? – Адам внутренне напрягся.
– Сними меня с батальона, Эйд, – Майкл посмотрел в глаза Адама.
Майкла посмотрел на Фолза глазами умирающей собаки.
– Ты не боишься, что все подумают, что ты просто-напросто струсил? – жестко спросил Адам.
– Да наплевать мне, кто что подумает, старший! Наплевать и растереть! – голос Майкла был тих, но, казалось, воздух от его слов мог вспыхнуть в любой момент.
– Люди решат, что ты предал их.
– Мне и на это наплевать. Поставь вместо меня Кима, он свое дело знает, он командовал людьми. Я не хочу носить эту вину! Я не хочу, чтобы еще чья-то смерть была на моей совести. Я не хочу отвечать за всех, я снова хочу быть ответственным только за себя. Мне больно, Эйд, – Майкл ударил себя кулаком по груди, – ты же знаешь, как мне больно!
– Да, я знаю.
Адама раздирали два противоположных чувства – ему было жаль Майкла и, в то же время, он ненавидел его. Эту ненависть было трудно объяснить словами. Фолзу казалось, что Фапгер предает его и всех остальных.
– Я знаю, как тебе больно, поэтому я расскажу тебе кое-что из своего опыта… – Адам посмотрел на Майкла, но тот продолжал смотреть в пол. – Сначала я был таким же, как и ты. Ведь это очень удобно, когда тебе отдают приказы – не надо думать, не надо сомневаться, правильный это приказ или нет. Ты просто делаешь, что тебе говорят, и все. Когда мы с тобой и Ричи вместе попали в спецназ, помнишь, Майк? Мы попали во взвод, в котором были только офицеры, много лейтенантов, таких же, как мы. Нам отдавали команды и мы их выполняли. Нас посылали выполнять грязную работу, но мы верили, что боремся во славу идеалов демократии, в глубине души надеясь, как дети, что боремся с мировым злом. Мы отстреливали наркоторговцев, сутками сидели в засадах, в грязи, нас жрали москиты, пиявки сосали нашу кровь, но мы продолжали верить, что все что мы делаем – правильно. Мы продолжали верить, что вся эта стрельба из засад, взрывы их машин, уничтожение лабораторий – не напрасный труд, а настоящее дело. Потом меня повысили, поставили во главе группы. Помнишь, нас было десять человек?.. Я в первый раз командовал людьми. Не могу сказать, что мне нравилось это. Мне пришлось повидать людей, которым нравилась власть над людьми. Я видел командиров, которые унижали своих подчиненных, издевались над ними, пользуясь своим положением. Я видел командиров, бездумно посылающих людей на смерть и не испытывающих по этому поводу ни сомнений, ни раскаяний, ни страха, абсолютно ничего. Я сразу сказал себе, что никогда в жизни таким не буду. Я не чувствовал никакой радости оттого, что мне приходилось командовать, я ощущал только тяжесть, Майк, чертов груз, хомут на шее. Я смотрел на вас, когда вы стояли передо мной в ожидании, пока я не отдам приказ, и дико завидовал вам. Вам не надо было бояться того, что если я ошибусь, то кто-то из вас погибнет. Вы не чувствовали, как мне страшно каждый раз, когда я приказываю вам идти в бой, и я ненавидел вас за это. В Панаме сначала нам повезло. Мы все сделали, как надо, выполнили задание, никого не потеряли. Помнишь, что произошло потом?
В Панаме группа, которой командовал Адам, возвращалась после выполнения задания на базу. Вертолет, перевозивший людей, был обстрелян. Майкл помнил это так же ясно, как будто бы это произошло два часа назад. Он помнил, как вдруг загремел вдруг металл вокруг, как будто отбойный молоток лупит по железному листу, помнил, как убитый первый пилот грузно обвис, откинувшись в кресле. Помнил, как за те десять секунд, пока их обстреливали из крупнокалиберного пулемета, второй пилот, раненый в левую руку и ногу, пытался выровнять машину, летевшую в двадцати метрах над деревьями. Он помнил, как кричали его друзья, когда пули прошивали их тела, с легкостью пробивая бронированную обшивку грузового отсека. Помнил, как разлетелась на кусочки голова Парсонса, когда очередь прошлась по кабине, выкашивая всех, кто сидел ближе к кабине пилотов, как его самого обрызгало ошметками крови и мозга. Он помнил, как кричали все – и те, кто умирал, и те, кто был ранен. Помнил, как стрелял куда-то вниз Ричард, как первые секунды непонимающе таращился на него Адам. Помнил, как недоумение на лице командира сменилось болью, такой болью, что сначала Майклу показалось, что Адам ранен. Помнил, как машина завалилась на правый бок и отсек наполнился дымом из пробитого двигателя. Помнил, как Адам пытался руками зажать кровь, хлещущую из двух огромных дырок на груди Войцеховского, и как он, Майкл, пытался сделать тоже самое с Джилеспи, только Джилеспи был ранен в живот. Помнил, как мельком глянул за борт и застыл от страха на секунду, когда увидел, как близко вырастают деревья. Помнил, как выпали убитые и раненые с правого борта, когда вертолет накренился так, что тело убитого первого пилота ударило раненного второго пилота и тот потерял контроль над машиной. Помнил, как Адам, повисший на страховочном тросе, держал в правой руке Войцеховского, а в левой – Ричарда, а сам Майкл вцепился в Джилеспи, когда вертолет врезался в верхушки пальмовых деревьев, срезая плоскостями жесткие листья. Майкл помнил страшный удар, когда вертолет развернуло, когда лопасти винта смяло о стволы деревьев со страшным заунывным скрежетом. Помнил собственный короткий полет и удар о дерево, дикую боль в переломанной челюсти, тошноту и рвоту из-за сотрясения мозга. Помнил, как Ричи смог перевязать сломанную руку Адама и помнил, как смотрел Адам на исковерканные и изувеченные тела своих друзей…
