Пытаясь удрать от оживающего тролля, мы налетели на группу вооруженных людей, оказавшихся разведкой элитного отряда имперских войск, командовал которым барон Эдер, светловолосый здоровяк, поразивший меня чрезвычайно вежливым обращением. Император, а если говорить точнее, имперская служба безопасности, обеспокоилась слухами о непотребствах, творящихся возле одного из важнейших городов империи. Появление разного рода чудовищ, с недавних пор встречающихся в этих местах, а также достоверная информация о разрытых могилах на кладбищах, о странных огнях, звуках и исчезновении людей очень сильно встревожили власть, трепетно относящуюся к любому насильственному изменению естественного хода вещей. События пятидесятилетней давности так всех перепугали, что теперь чиновники предпочитали перестраховаться. Вот господина барона со товарищи и послали разобраться с проблемой. Полномочия при этом предоставили ему самые широкие.
Весельчак Эдер с улыбкой намекнул, что относит нас к разряду именно таких проблем, и если мы хотим остаться живыми и здоровыми, то нам лучше поехать с ним и вести себя тише воды, ниже травы. После небольшого дружеского спора Командор дал слово не размахивать мечом направо и налево и признал себя личным пленником господина барона. А затем, как ни в чем не бывало, весь путь до города они проехали, обсуждая различные карточные игры и зависимость выпадения нужного числа при игре в кости от положения светил в небе, направления ветра и подергиваний мышц лица. Наша первоначальная легенда показалась Эдеру очень правдоподобной, особенно когда мы предъявили часть добычи из развалин. Хорошо еще, что Ричарду хватило мозгов не показывать бумаги из тайника, а барону благородства его не обыскивать.
Тут еще надо добавить, что моя подружка Грых, учуяв появление чужих гораздо раньше нас, скрылась в неизвестном направлении, что, по правде говоря, меня особо не расстроило. У нас и без нее проблем хватало. Странность нашего положения заключалась в том, что разведка, посланная по нашим следам, обнаружила на месте развалин воронку глубиной около двух метров. От странной комнаты ничего не осталось, наш рассказ был сочтен ложью, и по приезде в город меня изолировали в этой дурацкой клетке. Помещение находилось под казармами и выполняло функцию камеры предварительного заключения. Судя по всему, здесь держали мелких правонарушителей до внесения ими небольшой денежной суммы в фонд бедствующей стражи. Сейчас, когда здесь разместили имперский отряд, барон счел целесообразным сделать из меня заложника. Командора разоружили (свой драгоценный эспадой он оставил здесь) и дали ему относительную свободу передвижения. Зря они это, конечно, сделали. Знай они, какого хищника оставляют на свободе… Ну да ладно, это их проблема. А передо мной стоит задача спасти себя от скуки. Вот поэтому я от нечего делать и сунул свой здоровенный носище в стопку документов.
Вначале меня постигло сильное разочарование— я с большим трудом понимал смысл написанного. В пяти толстенных тетрадях, обшитых красной кожей, гномья клинопись переходила в эльфийскую вязь, а всеобщий был так густо пересыпан разного рода специфическими терминами, что смысл улавливался с трудом. Не помогли даже сразу две фиолетовые таблетки, принятые в качестве дополнительного стимула. Описание химических опытов, граничащих с алхимией, странные графики, формулы, медицинский сленг и даже стихи — все это представляло собой редкостную мешанину. Писавший был либо гений, либо… Хотя скорее гений. До сих пор мне не встречалось настолько разносторонне талантливой личности. Дело двигалось туго, пока в середине второй тетради я не наткнулся на рисунок, при виде которого по моему позвоночнику побежали ледяные мурашки. В полный страничный лист в мельчайших подробностях был изображен продольный срез головного мозга взрослого эльфа. Почему взрослого? Там внизу была надпись. На следующем листе был тот же самый срез, но ребенка. Затем на всеобщем языке шли пояснения, от которых мурашки превратились в слонов, а волосы стали дыбом. Полное описание процесса трепанации.
Отложив бумаги в сторону, я попытался собраться с мыслями. Некстати вспомнилась чистенькая белоснежная комната, сверкающая металлом медицинских инструментов, и ржавый ошейник, прикованный к стене. С трудом обуздав разыгравшееся воображение, я вернулся к тетрадям. И тут меня прервали. Загремел засов, и на пороге появились три добрых молодца, принесшие мне еду.
Не знаю, что им там наговорили, но вели себя они странно. Поднос с миской и кувшином просунули через прутья, причем двое с обнаженными тесаками стояли и прикрывали третьего. Напрягать ребят я не стал, вел себя смирно — не рычал и на стенки не бросался. Вид у них был очень серьезный, и когда один из них, молодой вихрастый парень, вдруг подмигнул, я подумал, что это обман зрения. Организованно удалившись, они снова оставили меня одного. Понюхав бурду в миске, я с отвращением скривился. Редкостная гадость, как раз в духе моей третьей тетушки Смешливой Лисы, поменявшей уже трех мужей из-за своего неумения готовить. Если учесть, что неприхотливость гоблинов в еде вошла в поговорку, можно представить себе, как здорово это у нее получается.
Не успел я вытряхнуть серо-зеленую массу в туалет, как снова раздался скрежет и ко мне ввалился тот самый вихрастый парнишка. Усевшись на пол и отхлебнув из принесенного с собой кувшинчика, он стал рассматривать меня с таким видом, как будто решал, стоит меня есть сырым или лучше сначала слегка прокоптить на медленном огне.
— Тебе привет, — наконец открыл он рот. Я пожал плечами и, не обращая на него внимания, опять придвинул к себе тетрадку. Она была занимательнее каких-то дурацких приветов.
— Эй, чудик зеленый, тебя что, это совсем не интересует? — Выдержка ему изменила на второй минуте молчания.
Я понял, что вряд ли мне удастся продолжить чтение, поэтому демонстративно потянулся и зевнул во весь рот, стараясь показать во всей красе свои клыки, приспособленные природой для разрывания сырого мяса. Это заставило моего посетителя слегка поежиться.
— Ну почему же, конечно, любопытно. Но я по своей натуре пацифист и надеюсь, что мне не придется вытряхивать из тебя информацию.
Мои родичи считают меня неповоротливым увальнем и относятся ко мне как к инвалиду, но произвести впечатление на неподготовленного человека для меня проще пареной репы. Войдя в боевой ритм, я молниеносно переместился к решетке и, протянув руку, ухватил вихрастого за шиворот. От неожиданности он выронил кувшин, тут же разбившийся, и подавился жидкостью, которую только что отхлебнул.
— Вот это да! — восхитился он, откашлявшись. — А рыжие говорили, что ты неповоротливый. — Упоминание о близнецах заставило меня выпустить его воротник.
— Они ничего не натворили особо извращенного? — Мои слова почему-то его сильно рассмешили.
— Натворили, но пока еще не очень много. Мелочи… Раскурочили домик нашего любимого правителя и загадили реку нечистотами. Но ночь длинная, так что у них еще все впереди. — Парень заржал как лошадь.
— В этом есть что-то смешное? — не понял я его юмора. Он стер с лица ухмылку и нахмурился. Мелкие морщинки, собравшиеся под его глазами, тут же добавили ему лет двадцать. «А ведь он намного старше, чем кажется», — мелькнула у меня мысль.
