— Интересно, — сказала Мэри, — а капитан-то хоть на месте?
— Мог выпасть во время вертикального крена, — сказал Гений. — Либо просто внезапно остался без корабля.
— А пассажиры? — обернулся Смелый, заметно встревоженный. — Тоже остались без корабля?
— Ну, необязательно, — пожал плечами Гений. — Имеются варианты…
— Ой, мамочки!.. — тихо ужаснулась Мэри, вспомнив несчастных пассажиров поезда. — Лучше бы им остаться!..
— Правильно, туда им и дорога, — согласился Гений. Мэри от этого заявления слегка опешила: она совсем не то имела в виду:
— Ты что! Там до берега далеко, они же утонут!..
Видимо, Гений именно это и подразумевал, когда сказал, что туда и дорога. Он вздохнул, покачав головой:
— Не утонут, по крайней мере, не все. Ты обратила внимание на исчезновение спасательных шлюпок? То ли они сорвались при крене, то ли среди нас имеется тайный гуманист.
— Это точно не к тебе, — заметила она. — Кстати, как ты оказался в этой бандитской шайке? — «А не он ли ее сколотил?..» — возникло у нее очень даже реальное, если знать Гения, предположение. Он отмахнулся:
— Это долгая и запутанная история. Потом как-нибудь расскажу. Если будет время.
«Долгая?.. Запутанная?..» — удивилась про себя Мэри: они же и суток не пробыли в том мире! Но расспрашивать не имело смысла, тем паче при Смелом — его это могло кровно заинтересовать. Пока, правда, он был увлечен разговором с Михалычем.
— …Ты только представь, — говорил Смелый, — что где-то, может быть, существует одна только Россия, замкнутая сама на себя, закольцованная в пространстве? Ну да, плоская, само собой… Или круглая — почему нет? Какая разница?
— Как это какая? Да принципиальная! — кипятился Михалыч, но собеседник его не слушал:
— Европа, Америка — все могут быть сами по себе, отдельно закольцованы…
«…И путешествовать по заграницам можно только моим способом», — подумала Мэри, вздохнув, и обернулась к Филу:
— Как это у тебя вышло, со свечением?
— Ты о чем? — не понял он.
— Ты знаешь, что ваш вертолет светился почище солнца? На него взглянуть было невозможно, не то что прицелиться.
— Светился? Да ну?.. — Фил, похоже, был искренне удивлен. — Честно говоря, не заметил. Просто хотел спасти напарника и еще… — он поморщился, потом улыбнулся по-особому, для понимающих: — В общем, был раздражен их мельтешением. А когда вы подняли эту безумную волну, пришлось отлететь подальше. Летим — а кругом одно небо, горизонт исчез, и появились эти висячие острова… — Они как раз вышли на мостик, и Фил указал по курсу корабля: там, немного левее, располагалась еще одна земля — пожалуй, менее гористая. Зато на ней ясно просматривались руины.
— Вот вам и обстановка, как на ладони, — сказал Смелый. — Погода летная, в пределах видимости имеется земля. Даже две земли. Идем к одной из них, но можем попробовать развернуться. Хотя, на мой взгляд, эта будет поближе, а хрен редьки не слаще.
— Ну что ж — можно сказать, осмотрелись, ситуацию худо-бедно контролируем. Прекрасно, — изрек Гений к недоумению окружающих, не совсем понимавших, что он тут нашел прекрасного? Пейзажем, что ли, впечатляется?
— А теперь прошу внимания, — сказал он. — У меня имеется нетривиальное предложение, от которого вы вряд ли сможете отказаться: прежде чем мы займемся здесь исследовательской деятельностью, давайте попробуем вернуть все на свои места. У меня есть по этому поводу одна идея.
Остальные Смеляковы пришли в заметное волнение.
— У меня тоже наклевываются кое-какие соображения, — сообщил Михалыч.
— И я об этом думал, — признался Жнец, — но давайте уж по порядку, кто первый предложил, тот и излагает. К тому же у него больше опыта, — честно признал он, хотя они с Гением, как ни парадоксально это звучит, друг друга недолюбливали.
— Все очень просто, — сказал Гений. — Мы несем в себе Хаос и способны им, ну, скажем, в некотором роде управлять. Но до сих пор не могли вернуться, несмотря на все желание. Сам Хаос естественным образом этому противостоит: ведь исконная задача вируса — распространять заразу, а ни в коем случае не самоустраняться. Но в данном случае лазейка кроется в самой природе недуга: мы его несем, но сами мы ему неподвластны и неподконтрольны, поскольку власть и контроль подразумевают некий порядок, а порядок есть противоположность Хаоса. Улавливаете мою мысль?
— Мы хотели вернуться к норме, — сказал Жнец, — но это невозможно…
— …И в то же время возможно! — воскликнул Михалыч.
— Так, что ли?.. — недоверчиво спросил Смелый.
— Это Хаос, — развел руками Гений. — Прямое желание — вернуться к норме, естественно, неосуществимо.
— А если нам вернуть одну только Мэри? Общими усилиями? — внес предложение Михалыч. Мэри встрепенулась и оглядела их безрадостно.
— Ну, может быть… — нехотя проговорила она. — С меня все началось, я вас как-то затянула… Верните меня — тогда и вы, глядишь, обратно потянетесь…
— Вы идете путем моих размышлений, — сказал Гений и добавил: — Что, впрочем, неудивительно. Но я успел сделать следующий шаг. Я сегодня немного поэкспериментировал со временем — была такая необходимость, ну и… — он кинул быстрый насмешливый взгляд на Смелого. Тут-то Мэри поняла, почему его нерассказанная история могла быть «сложной» и «запутанной»: если он, как Жнец на съемках, «закольцевал» время, то мог прожить этот день не один раз, снова и снова все переигрывая, пока не встретился с ними… Но Гений не стал вдаваться в подробности, сказал только: — Словом, я понял, что время возможно вернуть, причем без потери памяти о нем для себя лично. Так вот, нашим общим желанием будет вернуть время в исходную точку событий. Итак, Мэри, когда все началось?
— В пятницу, тридцатого июня.
— Какого года? — спросил он, похоже — на всякий случай.
— Этого, конечно!
— Значит, на прошлой неделе, — констатировал он. — Во сколько?
— Около семи часов вечера, — ответила она.
— Точнее!
— Ну, в восьмом часу это произошло…
— Ты понимаешь, чего тебе не стоило в тот вечер делать?
— Кажется, да, — сказала Мэри, а про себя подумала: «Открывать холодильник?..»
— Кажется? — с нажимом переспросил Гений.
— Понимаю, — уверенно заявила она.
— Значит, в восьмом часу. А в шесть вечера все еще было нормально? Так. Временной отсчет, как я заметил, везде идентичен. Берем пятницу тридцатого июня, полшестого вечера. Чуть больше, меньше — думаю, уже роли не играет. Все, что нам требуется, — вернуть время к этому моменту. Каждый из нас должен хорошенько зарубить у себя в мозгу, что в этом спасение, и именно этого больше всего желать.
