— У нас дом на берегу озера Мичиган, в паре миль от Грин-Бея. Вам по пути?
Сержант продемонстрировал в улыбке голливудские зубы:
— По пути или нет, я довезу вас, мисс Джексон. Подумать только — астронавтка…
Рассекаемый лобовым стеклом воздух весело запел вокруг машины.
Сержант довез Шерон до самого дома — легкой деревянной двухэтажной постройки, всего в ста шагах от которой поблескивали на солнце ласковые воды озера Мичиган. Кроны тенистых деревьев смыкались над дощатой крышей, травяной газон спускался к озеру, приглашая отдохнуть. Девушка взбежала по крылечку из некрашеного лакированного дерева, распахнула двойные двери:
— Мама!
Миссис Джексон появилась на лестнице, ведущей на второй этаж. В свои шестьдесят лет она могла заставить любого поверить в правдивую историю о том, как в 1955 году едва не выиграла титул «Мисс Черная Америка». Ее муж, умерший полтора года назад, был белым, иммигрантом из Европы. Долгие годы они прожили душа в душу, невзирая на неодобрительное шипение противников смешанных браков как из белого, так и из черного лагерей. Увидев дочь, миссис Джексон так широко всплеснула руками, будто собиралась обнять весь мир.
— Святой Моисей! Что случилось? Почему тебя доставляют с полицией? Где вертолет?
— Ничего, мам. «Хани Би»… В общем, он немножко сломался.
Миссис Джексон так и села.
— Немножко! Выпороть бы тебя… — Она подошла к дочери, ощупала ее со всех сторон. — Сама хоть цела?
— Да все в порядке, мам. Не переживай, отремонтируем «Хани Би».
— Через мой труп, — пообещала миссис Джексон. — Немедленно в ванную!
— Есть, мэм, — по-военному откликнулась Шерон.
Сержант прогудел на прощание и уехал. Пока Шерон приводила себя в порядок, миссис Джексон накрыла на стол. Шерон в пушистом халате увлеченно поглощала тосты, запивая крепким кофе.
Потом она поднялась на второй этаж, где был ее рабочий кабинет, в который она превратила уютную, пронизываемую солнечными лучами комнату. Одно огромное окно — фактически застекленная стена — выходило на озеро, другое с противоположной стороны — на лес и дорогу.
Шерон уселась за стол и зарылась в научные записи. Ее внимание привлек звук приближающегося автомобиля. Она отложила ручку и выглянула в окно. К дому подкатил серый «крайслер». Из машины показался человек в костюме того же цвета, что и автомобиль. Незнакомец уверенно зашагал к крыльцу, и почему-то Шерон почувствовала тревогу.
Внизу послышались два голоса — взволнованный голос миссис Джексон и строго официальный, лишенный эмоций — гостя. Шерон приоткрыла дверь.
— Шерон! Это к тебе, — прокричала снизу миссис Джексон.
— Ко мне, так прошу сюда, — ответила Шерон без особого энтузиазма. Интуитивно она прониклась к незнакомцу неприязнью и плотно запахнула халат.
Вблизи гость произвел на нее еще более удручающее впечатление, чем издали. От него веяло холодом. Лицо с правильными чертами она назвала бы красивым, если бы не ледяной взгляд. К тому же радужные оболочки глаз у него были разного цвета: левая — серого, а правая— голубого, что выглядело пугающе. Намечавшиеся морщины на лбу и щеках свидетельствовали о возрасте— около сорока пяти. Под безупречным костюмом угадывалось сильное тело атлета. На мочке правого уха был заметен шрам в виде бледной звезды.
Незнакомец по-хозяйски устроился на стуле.
— Вы Шерон Джексон? — осведомился он.
— А вы думаете, я Мартин Лютер Кинг?
— Прошу вас ответить, — тихо сказал незнакомец, и Шерон почувствовала, что лучше подчиниться.
— Да, это мое имя, — произнесла она.
— Назовите номера ваших кредитных карт, водительских прав, автомобиля, номер вашего мобильного телефона и все ваши адреса электронной почты.
Шерон автоматически повиновалась.
— Все совпадает, — мягче проговорил посетитель. — Вам неясна цель моих вопросов? Ну, я просто обязан их задать, чтобы абсолютно точно удостовериться, что беседую именно с вами. Предстоящий разговор никак не предназначен для посторонних ушей. Разрешите представиться. Фил Эванс.
— Фил Эванс, и все?
Гость улыбнулся, но лучше бы он этого не делал. От его улыбки температура в комнате явно понизилась.
— Я работаю в администрации президента, — сказал он, не вдаваясь в подробности. — Я уполномочен официально предупредить вас, что все, о чем пойдет речь, является государственной тайной Соединенных Штатов Америки.
Шерон совсем растерялась.
— Вам понятно? — настаивал Эванс.
— Да, да…
Гость вытащил сигареты, а Шерон, изрядно озадаченная таким началом, и не подумала запретить ему курить.
— Вы включены в состав экипажа «Магеллана». Старт состоится через неделю. Мне поручено сообщить вам об изменениях в программе полета.
Шерон не знала, что и думать. Почему об изменениях в программе объявляет не командир экипажа и не научный руководитель проекта, а чиновник президентской администрации? Да и чиновник ли он? Он ведь не предъявил никаких документов.
Эванс стряхнул пепел на чистый лист бумаги.
— «Магеллан» произведет операцию по снятию с орбиты спутника. Это военный спутник, и это совершенно секретная операция. Вам понятно?
Девушку раздражала манера Эванса разговаривать с ней, как с младенцем, поминутно уточняя, понятно ли ей. Злость помогла ей прийти в себя.
— Понятно. Но от меня что требуется?
— В общем, ничего. Вы будете заниматься своими биологическими экспериментами и вести телевизионные репортажи, как и предполагалось. Это одна, открытая часть вашего полета. Но никогда, никому, ни при каких обстоятельствах вы не скажете ни слова о том, что связано со второй, секретной его частью. Вы будете хранить молчание пожизненно.
— Пожизненно? Но почему? Ну ладно, военный спутник… Но техника так быстро устаревает! Есть же какие-то сроки секретности…
— Не в этом случае. Там не только спутник, там еще один космический объект. Мы называем его «Черным Принцем»… Я не могу объяснить вам, что это такое.
— Не можете, потому что не знаете или не имеете права?
— Это не важно. Вы будете, вероятно, удивлены, когда увидите «Черного Принца». Но вам предстоит забыть о нем навсегда и о спутнике тоже. Вам…
— Да понятно, понятно! О господи! Я должна подписать какую-то бумагу?
Эванс повертел головой, как робот. Казалось, сейчас заскрипят металлические шарниры в его шее.
— Никаких бумаг. Только что вы дали гражданскую клятву. Нарушение ее будет приравнено к государственной измене.
