Николая все это весьма удивляло. Он долгое время не мог понять, где гордость и солидарность коллег по перу, где их извечное и вездесущее желание противостоять, сопротивляться всеми силами нажиму власть имущих.
Он чувствовал, что долго прожить без любимой работы не сможет, и, читая газеты, присматривался к ним, выбирая, какой же из них предложить свои услуги, и мечтая о том долгожданном дне, когда на страницах какой-нибудь из них появится наконец его материал — громкий, смелый, аналитический и глубокий. Такой, каких здесь вроде бы писать или не умели, или разучились. Он им еще покажет, как надо писать, черт возьми! Дайте только срок…
* * *
После знакомства с друзьями Наташи — журналистами центральных газет — и общения с ними показалось, что он вроде бы стал разбираться в том, что происходит в этой стране.
Во время одного из вечеров, которые их компания предпочитала коротать в известном всему городу журналистском кафе «Черный аист», обсуждая новости дня и не спеша потягивая коньяк, водку и прочие напитки, Самойленко не выдержал и перебил очередные излияния одного из парламентских корреспондентов:
— Михась, я вас, белорусских журналистов, что-то никак не могу понять — вас вроде бы ценят и уважают ваши редактора, вас любят и вам пишут ваши читатели, вы сами, сидя здесь, в кафе, частенько обсуждаете, насколько идиотским был последний указ президента или насколько недальновиден ваш парламент. Так?
— Ну. И что ты этим хочешь сказать? — уставился на него подвыпивший визави, не врубаясь, чего от него хочет этот хоть и не плохой парень, но все же чужак.
— Так чего вы боитесь? Напиши завтра в репортаже с сессии Верховного Совета, что президент проигнорировал послание Конституционного Суда, а депутаты, боясь за судьбу парламента и за свои тепленькие местечки, даже не подняли вопрос об импичменте президента. Так и напиши — пусть об этом узнают все. Неужели вот ты лично чего-то боишься в конце концов?
— Коля, перестань, — дернула его за руку Наташа, шепнув на ухо:
— Чего ты заводишься? Ребята и так делают все, что могут. Ты же просто многого не знаешь, так чего выступать.
— Нет, Наташа, погоди, не все так просто, — Михась вдруг покраснел, хотя выпитая до этого водка и так придала его лицу достаточно румяный вид. — Вы слышали, мужики, как он ловко на меня наехал?
Михась обернулся к соседям по столу, которые в это время дружно хохотали над очередным анекдотом, — в «Аисте» все знали друг друга и любили составлять несколько столиков вместе, чтобы к компании могло присоединиться как можно больше народу.
— Михась, как тебе анекдот? — не слушая, со смехом спросил его Макс, шеф отдела новостей конкурирующей газеты. — Так вот, собрались как-то…:
— Да погоди ты, тут дела серьезные пошли, не до анекдотов…
— Да ты послушай…
— Я не на тебя, Михась, конкретно наезжаю, снова заговорил тем временем Самойленко, — пойми меня правильно. Я всю вашу систему никак понять не могу. Ты мне это можешь объяснить как-нибудь?
— Да тихо ты, Коля, не трынди. Дай анекдот расскажу, раз вы не слышали, — не унимался Макс, уже здорово запьянев.
Макс, здоровенный детина, славился тем, что, напившись, становился буйным, и с ним старались особо не связываться. Поэтому Михась сделал знак Коле:
— Ладно, пусть рассказывает, раз ему так хочется, потом поговорим.
— Михась, не надо вообще никакого разговора, тут нечего обсуждать, — сделала еще одну попытку перехватить инициативу Наташа, но ее явно никто не собирался слушаться.
— Э, Наташка, помолчи. Потом скажешь. Анекдот слушай — корки настоящие.
— Ну трави. А то говоришь много, — поторопил Михась, наливая себе и Николаю еще из запотевшего графинчика.
— Короче, слушайте. Собрались как-то раз три солдата — американец, поляк и белорус. Американец говорит — наша военная медицина шагнула вперед так, что обалдеть можно. На днях, мол, Джону пулей глаз выбило, так полковой хирург бычий глаз вставил — еще лучше видеть стал. Поляк рукой машет — мол, туфта это. Вот нашему Вяцеку, говорит, пулей хрен оторвало. Так пришили коровью сиську — мало того, что все прежние функции выполняет, так еще и по пол-литра молока в день дает!
Все дружно расхохотались, и даже Наташа, не на шутку встревоженная и обеспокоенная поведением Николая, не смогла сдержать улыбки.
— Тут белорус тяжело так вздыхает, — продолжал рассказчик, когда смех немного утих, — и говорит: «Эх, хлопцы, это что! Вот нашему Язэпку ползадницы взрывом оторвало, так к ней усы пришили — в президенты выбрали!»
От взрыва дружного хохота тоненько зазвенели бокалы на стойке бара, удивленно оглянулись немногочисленные посетители заведения.
Лишь Коля даже не улыбнулся.
— Вот, Михась, это тебе еще одно подтверждение того, о чем я тебе говорил — здесь вы зубоскалить умеете, а в своих газетах — будто воды в рот набрали. Чего же вы боитесь? Если у вас такое борзое КГБ, то здесь, в кафе, вас тоже подслушивают, уверяю. Но здесь вы смелые. А в газетах — языки в жопу позасовывали и тихо сидите.
— Да я тебе сейчас по едальнику… И не посмотрю, что Наташка тут сидит, козел ты вонючий, — начал приподниматься в резко наступившей вдруг тишине Макс, и Михасю пришлось, схватив парня за рукав, усаживать его на место.
— Да успокойся ты!
— Ребята, перестаньте, это же шутка! — совсем переполошилась Наташа. — Чего вы завелись? Он же на самом деле ничего не понимает, так объясните. А то не хватало еще здесь драку устроить — совсем с ума посходили.
— Не бойся, Наташка, никакой драки не предвидится, — Михась уже искренне жалел, что не ответил Николаю сам, решив зачем-то призвать на помощь друзей. Он моментально протрезвел от этого небольшого столкновения и сейчас сидел очень серьезный и спокойный.
— Ладно, Коля, я молчу, конечно, но больше так не говори, ясно? — миролюбиво проговорил и Макс, по-дружески протягивая Самойленко руку.
Николай пожал протянутую ему ладонь и согласно кивнул в ответ:
— Я тоже молчу, все.
— Нет, ребята, погодите, — Михась все же решил расставить точки над i, — все не так просто, и когда-нибудь мы бы все равно вернулись к этому разговору. Тем более что Николай собирается идти работать в эти самые наши газеты, засунувшие язык себе в задницу.
— Я не так выразился… — попробовал оправдаться Самойленко, зная, как болезненно реагируют журналисты на оскорбление их профессии.
— Ты все правильно сказал. И мы, и наши газеты заткнули… — продолжал Михась серьезно и задумчиво, будто и не услышав возражений Коли. — Но… Ты думаешь, от страха?
— Нет, конечно.
— Ты думаешь, мы так боимся КГБ или еще какой чертовщины?
