Она залпом выпила протянутое ей вино и в тот момент, когда Николай хотел забрать пустой стакан обратно, вдруг схватила его за руку:
— Коля, прости меня.
— Ну что ты в самом деле… — он даже смутился — на мужчин все же сильно действует женская слабость.
— Прости. Я дура.
— Да нет, ты просто устала.
— Я устала, но не от того, от чего ты думаешь. Я устала жить одна. Я ведь наврала тогда, в автобусе. Это я одинока, а Жанка замужем. Мне смертельно надоело жить одной, как сычу, в своей квартире, перебиваясь случайными ласками случайного ухажера. Ты меня хоть понимаешь?
— Я сам был слишком долго одинок. Так что, мне кажется, я тебя понимаю.
— Это так страшно… Ради чего я все делаю? Ради чего живу? Ради чего зарабатываю и коплю деньги? Ведь у меня даже детей нет… А у тебя есть?
— Скоро будет.
— Жена у тебя беременная?
— Да.
Она тяжело вздохнула.
— Хороший ты парень, Николай, очень хороший. Повезло ей с тобой здорово. Она это хоть понимает?
— У всех у нас есть недостатки.
— Конечно… Ладно, прости.
— Рита, это ты меня прости.
— А тебя-то за что?
— Ты — хорошая женщина. Я это чувствую. Ты… Ты не расстраивайся. Ты еще обязательно встретишь…
— Своего?
— Пусть своего. Я хотел сказать — ты обязательно найдешь смысл жизни. Понимаешь?
— Ладно, хорош рассуждать, — она со вздохом повернулась к нему спиной. — Выключай свет и давай спать. Завтра день тяжелый…
* * *
Судя по ее ровному дыханию, уснула она быстро, а Николай еще долго ворочался на своей половине кровати, не в силах побороть бессонницу.
Мысли о Наташке, безотчетная тревога за ее здоровье, мечты о скором рождении дочери нахлынули на него, отогнав сон, заставляя его чуть ли не выть от своего одиночества в этой далекой прекрасной Италии.
Ему уже не был интересен его репортаж.
Его больше не занимали механизмы зарабатывания денег рыночными спекулянтами.
Ему было теперь наплевать на качество закупаемого в Италии товара.
Он хотел одного — быстрее вернуться домой…
IV
Самойленко вернулся домой вовремя — дочь родилась спустя неделю после его приезда. При росте сорок девять сантиметров она весила три восемьсот — лучшего и желать не стоило, как объяснили ему в роддоме.
Коля с радостью окунулся в заботы молодого отца, страшно жалея теперь о том, что поддался на суеверные причитания Наташки и не привез из Италии дочке одежду, коляску, погремушки.
Зато перед самой выпиской Наташи и Лены, как назвали они дочурку, из роддома, хлопоча ночью на кухне (он умел печь замечательные торты, а вдохновение на кулинарной ниве приходило почему-то именно ночью) и ожидая, когда пропечется очередной корж, он вдруг с улыбкой осознал, что последние хлопотные дни прошли именно так, как представлял он себе в мечтах.
Была и бессонная ночь под стенами роддома. И тревожное ожидание. И безмерное счастье вдруг объявленного отцовства.
Была обязательная «замочка» дочери на телевидении со своими коллегами и не менее обязательная «проставка» в «Черном аисте», в Доме печати для ребят, которые работали вместе с Наташей до ее декрета.
Был экстренный ремонт в квартире и бешеная гонка по магазинам вместе с Наташиной мамой — закупка всего того, без чего не может обойтись маленький человечек.
Были визиты в роддом по два раза на день и огромные пакеты продуктов, которые Наташа, к единственному в эти дни огорчению Николая, не успевала съедать, и Коля регулярно выговаривал ей за это, пугая ее отсутствием молока.
Он был так занят и так счастлив, что взял отпуск за свой счет, пообещав руководству выйти через две недели и за рекордно короткий срок смонтировать первую передачу.
Просто сейчас, с рождением дочери, цикл передач «Деньги», которым он жил и грезил все это время, отошел на второй план, оставив в центре его внимания лишь крохотное, только что родившееся существо и любимую женщину, которая сделала его самым счастливым на свете отцом…
Часть четвертая
Откуда грозит смерть
I
Цикл передач «Деньги» стал на белорусском телевидении настоящей сенсацией.
Самойленко сумел привлечь к работе молодых толковых и амбициозных журналистов. Это было новое поколение — эрудированное, подкованное в экономике, свободное от шор самоцензуры. Ребята имели обширные связи всюду, от кабинета министров до владельцев ночных клубов и дискотек.
У них получалось все.
Например, Лариса Тимошик, худенькая и хрупкая девчонка-оператор, которая сама пришла в его команду и на которую нельзя было смотреть без жалости, когда она тянула на своем плече огромную и тяжелую бетакамовскую телекамеру, изобрела способ проникновения и съемок в казино, элитных ресторанах и барах.
Она приходила к главному менеджеру заведения и, закинув ногу на ногу, начинала разговор издалека: например, о том, насколько отстало белорусское телевидение от своего российского брата, как оно неинтересно и шаблонно, как слабо развита на нем коммерция и реклама.
На этом месте она обычно закидывала наживку, что, мол, не все даже решают деньги — что-то можно было бы снимать и бесплатно, лишь бы это «что-то» было интересно зрителю.
Потом она плавно переходила к экономическому кризису, но по-своему расставляла акценты. Она убеждала собеседника, что кризис, постоянная нехватка средств подрывают не только телевидение, но и все виды бизнеса.
— Вот у вас, например, за последние полгода на сколько процентов упала посещаемость? — задавала она неожиданно вопрос администратору и, видя его замешательство, тут же добавляла:
— Не волнуйтесь, это не для прессы.
А потом, услышав ответ, утвердительно кивала, будто только что блестяще доказала неопровержимую истину, с которой администратор пытался спорить:
— Вот видите! А все почему? Думаете, мало в Минске людей, которые хотят потратить деньги на хороший ужин в хорошей компании? Просто они не знают, куда лучше пойти, что выбрать. Это раньше, знаете ли, при Советах, все рестораны были на одно лицо, отличаясь лишь категорией наценки. Сейчас каждое заведение — особое произведение, простите за каламбур.
Ловко подведенный Ларисой к цели ее визита, администратор начинал что-то подозревать и настойчиво спрашивал, что же все-таки нужно молодой теледиве, на что Лариса выдавала целую тираду:
