А, это корреспонденты, понятно, они нас не забывают. Мы
привыкли к этой публике. Забавное дело, когда поднимаешь ловушку для сайры и
тебя обливает с ног до головы, а в лицо сечет разная снежная гадость, в этот
момент ты ни о чем не думаешь или думаешь о том, что скоро сменишься, выпьешь
кофе – и набок, а оказывается, что в это время ты «в обстановке единого
трудового подъема» и так далее. И в любом порту обязательно встретишь
корреспондента. Зачем они ездят, не понимаю. Как будто надо специально
приезжать, чтобы написать про «обстановку единого трудового подъема». Писатели
– другое дело. Писателю нужны разные шуточки. Одно время повадились к нам в
сейнерский флот писатели. Ребята смеялись, что скоро придется на каждом судне
оборудовать специальную писательскую каюту. Чего их потянуло на рыбу, не знаю.
С нами тоже плавал месяц один писатель из Москвы. Неделю блевал в своей каюте,
потом отошел, перебрался к нам в кубрик, помогал на палубе и в камбузе. Он был
неплохой парень, и мы все к нему быстро привыкли, только неприятно было, что он
все берет на карандаш. Особенно это раздражало Ивана. Как-то он сказал
писателю, чтобы тот перестал записывать и держал бы в уме свои жизненные
наблюдения. Но тот ответил, что все равно будет записывать, что бы Иван с ним
ни сделал, пусть он его хоть побьет, но он писатель и будет записывать,
невзирая ни на что. Тогда Иван примирился.
Потом мы даже забыли, что он писатель, потому что он вставал
на вахту вместе с нами и вместе ложился. Когда он появился на нашем сейнере, я
перестал читать ребятам свои стихи, немного стеснялся – все же писатель, а
потом снова начал, потому что забыл, что он писатель, да, честно говоря, и не
верилось, что он настоящий писатель. И он, как все, говорил: «Здоров, Гера»,
«Талант», «Рубай компот» и так далее. Но однажды я заметил, что он быстро
наклонил голову, и улыбнулся, и взялся двумя пальцами за переносицу.
Вечером, когда он в силу своей привычки сидел на корме,
съежившись и уставившись стеклянными глазами в какую-то точку за горизонтом, я
подошел к нему и сказал:
– Послушай, то, что я сочиняю, – это дрянь, да?
Он вздохнул и посмотрел на меня.
– Садись, – сказал он, – хочешь, я тебе
почитаю стихи настоящих поэтов?
Он стал читать и читал долго. Он как-то строго, как будто со
сцены, объявлял фамилию поэта, а потом читал стихи. Кажется, он забыл про меня.
Мне было холодно от стихов. Все путалось от них у меня в голове.
Жилось мне весело и шибко,
Ты шел в заснеженном плаще,
И вдруг зеленый ветер шипра
Вздымал косынку на плече.
Нет, я никогда не смогу так писать. И не понимаю, что такое
«зеленый ветер шипра». Может быть, стихи можно писать только тогда, когда
поверишь во все невозможное, когда все тебе будет просто и в то же время каждый
предмет будет казаться загадкой, даже спичечный коробок? Или во сне? Иногда я
во сне сочиняю какие-то странные стихи.
– А вообще ты молодец, – сказал мне тогда
писатель, – молодец, что пишешь и что читаешь ребятам, не стесняешься. Им
это нужно.
На прощание он записал мне свой адрес и сказал, что, когда я
буду в Москве, я смогу прийти к нему в любое время, смогу у него жить столько,
сколько захочу, и он познакомит меня с настоящими поэтами. Он сказал нам всем,
что пришлет свою книжку, но пока еще не прислал…
Мы спустились с корреспондентами в кубрик. Парень положил
свою сумку на стол и открыл ее. Внутри был портативный магнитофон «Репортер».
– Мы из радио, – объяснил он. – Центральное
радио.
– Издалека, значит, – посочувствовал Иван.
– Неужели в этом крошечном помещении живет шесть
человек? – изумилась женщина. – Как же вы здесь помещаетесь?
– Ничего, – сказал Боря, – мы такие,
портативные, так сказать.
Женщина засмеялась и навострила карандаш, как будто Боря
преподнес уж такую прекрасную шутку. Наш писатель не записал бы такую шутку.
Она, эта женщина, очень суетилась и как будто заискивала перед нами. А мы
стеснялись, нам было как-то странно, как бывает всегда, когда в кубрик, где все
мы притерлись друг к другу, проникают какие-то другие люди, удивительно
незнакомые. Поэтому Иван насмешливо улыбался, а Боря все шутил, а я сидел на
рундуке со стиснутыми зубами.
– Ну хорошо, к делу, – сказал
парень-корреспондент, пустил магнитофон и поднял маленький микрофончик. –
Расскажите нам, товарищи, о вашей последней экспедиции на сайру, в которой вам
удалось добиться таких высоких показателей. Расскажите вы, – сказал он
Ивану.
Иван откашлялся.
– Трудности, конечно, были, – неестественно
высоким голосом произнес он.
– Но трудности нас не страшат, – бодро добавил
Боря.
Женщина с удивлением посмотрела на него, и мы все с
удивлением переглянулись.
– Можно немного поподробнее? – веселеньким
радиоголосом сказала женщина.
Иван и Борька стали толкать меня в бока: давай, мол,
рассказывай.
– Ревела буря, дождь шумел, – сказал я. – В
общем, действительно, была предштормовая обстановка ну, а мы… а мы, значит…
ловили сайру… и это…
– Ладно, – мрачно сказал корреспондент, –
хватит пленку переводить. Не хотите, значит, рассказывать?
Нам было очень неудобно перед корреспондентами.
Действительно, мы вели себя как скоты. Люди ехали к нам издалека на своем
газике, промерзли, наверное, до костей, а мы не мычим, не телимся. Но что, в
самом деле, можно рассказать? То, как спускают в воду ловушки для сайры и
зажигают красный свет, а потом выбирают трос, и тут лебедку пустить нельзя –
приходится все вручную, и трос сквозь рукавицы жжет тебе ладони, а потом дают
синий свет, и сайра начинает биться, как бешеная, вспучивает воду, а на
горизонте темное небо прорезано холодной желтой полосой, и там, за ней,
бескрайняя поверхность океана, а в середине океана Гавайские острова, а дальше,
на юг, встают грибы водородных взрывов, и эту желтую полосу медленно пересекают
странные тени японских шхун, – про это, что ли, рассказывать? Но ведь про
это нельзя рассказать, для этого нужен какой-то другой магнитофон и другая
пленка, а таких еще нет.
– Вам надо капитана дождаться, – сказал
Иван, – он все знает, у него цифры на руках…
– Ладно, дождемся, – сказал парень-корреспондент.
– Но вы, товарищи, – воскликнула женщина, –
неужели вы ничего не можете рассказать о своей жизни? Просто так, не для радио.
Ведь это же так интересно! Вы на полгода уходите в море…
– Наше дело маленькое, хе-хе, – сказал
Боря, – рыбу стране, деньги жене, нос по волне.
