Красные стоп-сигналы удалялись, но сверху, с сопок, к нам
неслись новые фары, и мы ждали. Крутящийся на скатерти апельсин вселил в меня
надежду. Путь на Талый лежит через Шлакоблоки. Может быть, мы там остановимся,
и, может быть, я зайду к ней в общежитие, если, конечно, мне позволит мужская
гордость. Все может быть.
Глава 4
Людмила Кравченко
Какой-то выдался пустой вечер. Заседание культурно-бытовой
комиссии отложили, репетиция только завтра. Скучно.
– Девки, кипяточек-то вас дожидается, – сказала И.
Р., – скажите мне спасибо, все вам приготовила для постирушек.
Ох, уж эта И. Р., вечно она напоминает о разных
неприятностях и скучных обязанностях.
– Я не буду стирать, – сказала Маруся, – все
равно не успею. У Степы сегодня увольнительная.
– Может, пятая комната завтрашний день нам
уступит? – предположила Нина.
– Как же, уступит, дожидайтесь, – сказала И. Р.
Стирать никому не хотелось, и все замолчали. Нинка вытащила
свое парадное – шерстяную кофточку и вельветовую юбку с огромными карманами,
капроны и туфельки – и разложила все это на кровати. Конечно, собираться на
вечер гораздо приятнее, чем стирать.
– Нет уж, девушки, – сказала я, – давайте
постираем хотя бы носильное.
Мне, может быть, больше всех не хотелось стирать, но я
сказала это потому, что была убеждена: человек должен научиться разумно
управлять своими желаниями.
– Да ну тебя, Люська! – надула губы Нинка, но все
же встала.
Мы переоделись в халатики и пошли в кубовую. И. Р.
действительно все заготовила: титан был горячий, корыта и тазы стояли на
столах. Мы закрыли дверь на крючок, чтобы ребята не лезли в кубовую со своими
грубыми шутками, и принялись за работу.
Клубы пара сразу заполнили комнату. Лампочка под потолком
казалась расплывшимся желтым пятном. Девочки смеялись, и мне казалось, что смех
их доносится откуда-то издалека, потому что сквозь густой желтый пар они были
почти не видны. Отчетливо я видела только голые худенькие плечи Нины. Она
посматривала на меня. Она всегда посматривает на меня в кубовой или в бане,
словно сравнивает. У меня красивые плечи, и меня смешат Нинкины взгляды, но я
никогда не подам виду, потому что знаю: человека характеризует не столько
внешняя, сколько внутренняя красота.
Мимо меня проплыла розовая полуголая и огромная Сима. Она
поставила таз под кран и стала полоскать что-то полосатое, я не сразу
догадалась – это были матросские тельняшки. Значит, Сима завела себе кавалера,
поняла я. Странная девушка эта Сима: об ее, мягко говоря, увлечениях мы узнаем
только в кубовой во время стирки. В ней, в Симе, гнездятся пережитки домостроя.
Она унижается перед мужчинами и считает своим долгом стирать их белье. Она
находит в этом даже какое-то удовольствие, а я… Недавно я читала, что в скором времени
будет изобретено и внедрено все необходимое для раскрепощения женщины от
бытовых забот и женщина сможет играть большую роль в общественной жизни. Скорее
бы пришли эти времена! Если я когда-нибудь выйду замуж…
Сима растянула тельняшку.
– Ну и ручки у твоего дружка! – воскликнула
Маруся.
– Такой обнимет – закачаешься! – засмеялся кто-то,
и все засмеялись.
Началось. Сейчас девушки будут болтать такое… Прямо не знаю,
что с ними делать.
На этот раз я решила смолчать, и, пока девушки болтали такое-растакое,
я молчала, и под моими руками, как живое, шевелилось, чавкало, пищало
бело-розово-голубое белье, клокотала вода и радужными пузырями вставала мыльная
пена, а голова моя кружилась, и в глазах было темно. Мне было нехорошо.
Я вспомнила тот случай в Краснодаре, когда Владимир снял
свой синий торгашеский халат и стал приставать ко мне. Чего он только не
выделывал, как не ломал мне руки и не сгибал меня! Можно было закричать, но я
не закричала, это было унизительно – кричать из-за такого скота. Я боролась с
ним, и меня душило такое возмущение и такая злоба, что, попадись мне в руку
кинжал, я могла бы убить его, словно испанка. И только в один момент мне стало
нехорошо, как вот сейчас, и потемнело в глазах, подогнулись ноги, но через
секунду я снова взяла себя в руки. Я выбежала из конторки. Света и Валентина
Ивановна ничего не поняли, столики все уже были накрыты. Как раз за окнами шел
поезд, и фужеры дребезжали, и солнечные пятнышки прыгали на потолке, а приборы
блестели в идеальном порядке. Но стоит только открыть вон ту дверь – и сюда
хлынет толпа из зала ожидания, и солнечные пятнышки запрыгают на потолке,
словно в панике, а по скатертям поползут темные пятна пива, а к концу дня –
Господи! – мерзкие кучки винегрета с натыканными в него окурками… Я
вздрогнула, мне показалось, что я с ног до головы облеплена этим гнусным ночным
винегретом, а сзади скрипнула дверь – это, видимо, вошел Владимир, еще не
успевший отдышаться, и я сорвала наколку и фартук и, ничего не говоря Свете и
Валентине Ивановне, прошла через зал и смылась. Больше они меня не увидят,
Света и Валентина Ивановна, и я их больше не увижу. Жалко: они хорошие. Но зато
я больше не увижу масленую рожу Владимира, этого спившегося, обожравшегося и
обворовавшегося по мелочам человека. Надо начинать жизнь сначала, думала я,
пока шла по городу. Право, не для того я кончала десятилетку, чтобы служить в
буфете. Заработки, конечно, там большие, но зато каждый пижон норовит к тебе
пристать.
– Ну-ну, зачем же реветь? – сказал кто-то прямо
над ухом.
Я увидела мужчину и шарахнулась от него, побежала как
сумасшедшая. На углу оглянулась. Он был молод и высок, он удивленно смотрел на
меня и крутил пальцем у виска. Может быть, с ним мне и стоит связать свою
судьбу, подумала я, но, может быть, он такой же, как Владимир? Я завернула за
угол, и этот высокий светлоглазый парень навсегда исчез из моей жизни.
По радио шла передача для молодежи. Пели мою любимую песню:
Если хочешь ты найти друзей,
Собирайся в путь скорей.
Собирайся с нами в дальний путь,
Только песню не забудь…
В дорогу! В дорогу! Есть целина, и Братск, и стройка Абакан
– Тайшет, а можно уехать и дальше, на Дальний Восток, вот объявление –
требуются сезонницы для работы на рыбокомбинате. Я вспомнила множество фильмов,
и песен, и радиопередач о том, как уезжает молодежь и как там, на Востоке,
вдалеке от насиженных мест, делает большие дела, и окончательное решение
созрело во мне.
