Осенью я ее встретил на вечере отдыха в Доме культуры
моряков в порту Талый. Честно, я был удивлен. Оказалось, что она решила
остаться на Дальнем Востоке, потому что здесь, дескать, сильнее ощущается
трудовой пульс страны. Она работала каменщицей и жила в общежитии в поселке
Шлакоблоки. Ну, там, училась заочно в строительном техникуме, ну, там,
танцевала в хореографическом кружке – все как полагается. Она была расфуфырена
черт знает как, и за ней увивались один морячок, по имени Гера, совсем
молоденький парнишка, года так с сорок второго, и знаменитый «бич» (так здесь,
на морских берегах, называют тунеядцев) из Петровского порта по кличке Корень.
Я их отшил. Весь вечер я заливал ей про Румынию: какой в Тран-сильвании
виноград, и какой скачок там сделала текстильная промышленность, и про писателя
Михаила Садовяну. Потом я провожал ее в автобусе в эти знаменитые Шлакоблоки и
смотрел искоса на ее профиль, и мне было грустно опять, а иногда я злился,
когда она тоненько так улыбалась. Уж не знаю, из-за чего она здесь осталась –
может быть, из-за трудового пульса страны, но ей, видно, было не очень противно
смотреть, как все мужики, весь автобус, сворачивают себе шеи из-за нее.
Возле барака я ее обжал. Ну, для порядка она мне врезала
пару раз по шее. Ладошки у нее стали твердыми за это время. Потом оказалось,
что мне негде ночевать, и я всю ночь, как бобик, сидел на бревнах возле ее
барака, а тут еще пошел мокрый снег, и я всем на смех подхватил воспаление
легких. Месяц провалялся в Фосфатогорске в больнице, а потом ушел вот в эту
знаменитую экспедицию под командованием «гениального ученого» Айрапета
Кичекьяна.
Значит, надо было мне сделать еще одно дельце перед тем, как
шмякнуться на койку и тоненько, деликатно засвистеть в две ноздри в противовес
этим трем перфораторам.
Я писал Люсе, что она, конечно, может меня презирать, но
должна уважать как человека, а не собаку, и, поскольку у нас уже установились
товарищеские отношения, пусть все-таки ответит на мои письма и сообщит об
успехах.
Я написал это письмо, вложил в конверт и задумался. Боже ты
мой, мне стало страшно, что жизнь моя вдруг пойдет под откос! Боже ты мой, а
что, если в мире нет ничего, кроме этого распрекрасного распадка? Боже ты мой,
а вдруг все, что было раньше в моей жизни, мне только снилось, пока я спал
двадцать семь лет на дне этого распадка, и вот сейчас я проснулся, и ковыряю
его все это время уже третий раз, и ничего не нахожу, и так будет теперь
всегда? Вдруг это какой-нибудь астероид, затерянный в «одной из весьма
отдаленных галактик», и диаметр у него семьдесят три километра, а на семьдесят
четвертом километре вместо поселка Шлакоблоки пропасть, обрыв в черное
космическое пространство? Такое было со мной впервые. Я испугался. Я не знал,
что со мной происходит, и не мог написать адреса на конверте.
Я прильнул к нашему маленькому окошечку, размером со
школьную тетрадку, и увидел, что Ленька Базаревич все еще купается в
серебристых снегах. Нагишом барахтается под луной, высовывает из снега свои
голубые полные ноги. Ну и парень этот Базаревич, такой чудик! Он каждый день
это проделывает и ходит по морозу без шапки и в одном только тонком китайском
свитере. Он называет себя «моржом» и все время агитирует нас заняться этим
милым спортом. Он говорит, что во многих странах есть ассоциации «моржей», и переписывается
с таким же, как и он сам, психом из Чехословакии. У них с этим чехом вроде бы
дружеское соревнование и обмен опытом. К примеру, тот пишет: «Дорогой советский
друг! Вчера я прыгнул в прорубь и провел под водой полчаса. Выйдя из воды и как
следует обледенев, я лег на снег и провел в нем час. Превратившись таким
образом в снежную бабу, я медленно покатился по берегу реки в сторону
Братиславы…» Конечно, получив такое письмо, наш Леня раздевается и бежит искать
прорубь, чтобы дать чеху несколько очков вперед. Я сначала пугался, честно.
Идешь в палатку, метель, пурга, и вдруг видишь: на снегу распростерто полное и
волосатое тело.
Базаревич встал, потянулся, потер себе снегом уши и стал
надевать штаны. Я написал на конверте адрес: «Поселок Шлакоблоки. Высоковольтная
улица, фибролитовый барак № 7, общежитие строителей, Кравченко Л.».
Если она не ответит мне и на это письмо, то все – вычеркну
тогда ее из своей личной жизни. Дам ей понять, что на ней свет клином не
сошелся, что есть на свете город Краснодар, откуда я родом и куда я поеду летом
в отпуск, и вовсе она не такой уж стопроцентный идеал, как воображает о себе,
есть и у нее свои недостатки.
Вошел Базаревич и, увидев на табуретке конверт, спросил:
– Написал уже?
– Да, – сказал я, – поставил точки над «и».
Базаревич сел на свою койку и стал раздеваться. Он только и
делал в свободное от работы время, что раздевался и одевался.
– Тонус потрясающий, Витька, – сказал он, массируя
свои бицепсы. – Слушай, – сказал он, массируя мышцы брюшного
пресса, – как хоть она, твоя Люся? Твоя знаменитая Люсь-Кравченко?
– Да как тебе сказать, – ответил я, – ростом
мне вот так, метр шестьдесят пять, пожалуй…
– Хороший женский рост, – кивнул он.
– Ну, здесь вот так, – показал я, – и здесь в
порядке. В общем, параметры подходящие…
– Ага, – кивнул он.
– Но и не без недостатков принцесса, – с вызовом
сказал я.
Базаревич вздохнул.
– А карточки у тебя нет?
– Есть, – сказал я, волнуясь. – Хочешь,
покажу?
Я вытащил чемодан и достал оттуда вырезку из районной
газеты. Там был снимок, на котором Люся в украинском костюме танцевала среди
других девчат. И надпись гласила: «Славно трудятся и хорошо, культурно отдыхают
девушки-строители. На снимке выступление хореографического кружка».
– Вот эта, – показал я, – вторая слева.
Базаревич долго смотрел на снимок и вздыхал.
– Дурак ты, Витька, – наконец сказал он, –
все у нее в порядке. Никаких недостатков. Полный порядок.
Он лег спать, и я выключил свой фонарик и тоже лег. В окошке
был виден кусочек неба и мерцающий склон сопки. Не знаю, может, мне в детстве
снились такие подернутые хрустящим и сверкающим настом сопки, во всяком случае,
гора показалась мне в этот момент мешком Деда Мороза. Я понял, что не усну,
снова зажег фонарик и взял журнал. Я всегда беру с собой в экспедицию
какой-нибудь журнал и изучаю его от корки до корки. Прошлый раз это был журнал
«Народная Румыния», а сейчас «Спортивные игры». В сотый раз, наверное, я читал
статьи, разглядывал фотографии и разбирал схемы атак на ворота противника.
«Поспешность… Ошибка… Гол!»
«Как самому сделать клюшку».
«Скоро в путь и вновь в США, в Колорадо-Спрингс…»
