Конечно, он не слышал ничего в своем шлеме да еще на такой
скорости. Все-таки не хватило бы у меня совести говорить ему такое, если бы он
слышал. Катя съежилась за щитком. Вдруг она обернулась и посмотрела на меня.
Засмеялась, сверкнули ее зубки. Глаз ее не было видно – отсвечивали
очки-консервы. Она сняла очки и протянула их мне: заметила, должно быть, что я
весь заиндевел. Я хлопнул ее по руке. Она опять с сердитым выражением протянула
мне очки. Сергей снял руку с руля и оттолкнул очки от меня, ткнул кожаным
пальцем в Катю: надень!
– Ты наша гордость! – закричал я ему на ухо.
Конечно, он не слышал.
Катя надела очки и показала мне рукой: хочу курить. Я
похлопал себя по карманам: нету, забыл. Она чуть не встала в коляске и полезла
к Сергею в карманы. Тогда уж мы оба перепугались и затолкали ее в коляску.
– Совместными усилиями, Сережа! – крикнул
я. – Совместные усилия приносят успех.
Но он, конечно, не слышал. Он возвышался надо мной, как
башня, он защищал меня от ветра, он мчал меня в неведомое будущее, в страну
Апельсинию.
Мы обгоняли одну за другой машины, набитые людьми, а впереди
все маячили красные стоп-сигналы.
Из одной машины кто-то махнул нам рукой. Когда мы
поравнялись с ними, я узнал Витьку Колтыгу, бурильщика из партии Айрапета.
– Привет, Витя! Ты тоже за марокканской картошкой
спешишь?! – крикнул я ему.
Он кивнул, сияя. Он вечно сияет и отпускает разные шуточки.
Когда он приходит из экспедиции и появляется в городе, он корчит из себя
страшного стилягу. Называет себя Вик, а меня Ник. Веселый паренек.
– Курево есть? – спросил я.
Он бросил мне пачку сигарет. Сергей дал газу, и мы сразу
ушли вперед. Я протянул пачку Кате. По тому, как она смотрела на Виктора, я
понял, что она не знает, что он сейчас работает у Айрапета. А Чудакова в кабине
она не заметила.
Катя долго возилась за щитком с сигаретами. Спички все
гасли. Наконец она закурила, но неосторожно высунулась из-за щитка, и сигарета
сразу размочалилась на ветру, от нее полетели назад крупные искры. Пришлось ей
опять закуривать.
Мы взяли крутой подъем и сейчас мчались вниз, в Муравьевскую
падь. Уже виднелись внизу пунктиры уличных фонарей в Шлакоблоках.
Катя сидела как-то бочком, взглядывала то на меня, то на
Сергея, очки отсвечивали, глаз не было видно, а губы усмехались, и в них
торчала сигарета, и от этого Катя казалась мне какой-то чужой и вообще какой-то
нереальной, придуманной, героиней каких-то придуманных альпийских торжеств, она
была за семью замками, и только кончик носа и подбородок были моими. Моими,
ха-ха, моими… что же это такое получается и как тут найти выход? Говорят,
кибернетическая крыса безошибочно проходит по лабиринту. Мальчики кибернетики,
запрограммируйте меня, может, я найду выход? Может, броситься сейчас спиной
назад – и делу конец? Я увидел, как протянулась кожаная рука, вырвала у Кати
изо рта сигаретку и бросила ее на шоссе.
– Радость моя! – закричал я Сергею. – Друг
беременных женщин!
Он резко повернул ко мне лицо в огромных очках. Они не
отсвечивали, и я увидел, как там, в глубине, остекленел от бешенства его глаз.
– Ты замолчишь или нет?! – заорал Сергей.
Мотоцикл дернулся, полетел куда-то вбок. Толчок – и, ничего
еще не понимая, я увидел над собой летящие ботинки и сам почувствовал, что
лечу, и сразу меня обжег снег, а на лицо мне навалился кожаный зад Сергея.
Я отбросил Сергея, мы оба мгновенно вскочили на ноги – по
пояс в снегу – и, еще не успев перепугаться, увидели возящуюся в снегу и
смеющуюся Катю.
Мотоцикл лежал на боку – в кювете, коляской кверху – и
дрожал от еле сдерживаемой ярости. Сергей мрачно подтягивал краги.
– Идиот, кретин, – сказал я ему, – ты зачем
взял Катю в коляску?
– А ты чего молчал? – хмуро, но без злобы сказал
он. – Когда не надо, у тебя язык работает.
– Ох, дал бы я тебе!
– А я бы тебе с каким удовольствием!..
Он пошел к мотоциклу.
Катя шла ко мне, разгребая снег руками так, как разгребают
воду, когда идут купаться.
– А я только что привстала, чтобы дать Сережке по
башке, и вдруг чувствую – лечу! – смеялась она.
– Смешно, да? – спросил я.
– Чудесно!
Это идиллическое приключение под безветренным глубоким небом
на фоне живописных сопок и впрямь настраивало на какой-то альпийский, курортный
лад.
«Почему мы быстро так схватились, почему мы так быстро и
решительно поехали куда-то к черту на рога? – думал я. – За
апельсинами, да? Ну конечно, нам надо было куда-то поехать, вырваться в этот
морозный простор, вылететь из сидений, почувствовать себя безумными путниками
на большой дороге».
Я стал стряхивать с Кати снег, хлопал ее по спине, а она
вертелась передо мной и вдруг, оглянувшись на Сергея, прижалась ко мне щекой.
Мы постояли так секунду – не больше. Я смотрел, как за пленкой очков гаснут ее
глаза.
– Колька, иди сюда! – крикнул Сергей.
Мы стали вытаскивать из кювета мотоцикл. Подъехала и
остановилась рядом машина Чудакова. Витька Колтыга и еще несколько ребят
выскочили и помогли нам.
– Ну как там у вас? – спросил я Витьку. –
Будет нефть?
– Ни черта! – махнул он рукой. – Джан Айрапет
уперся. Третью скважину уже бурим в этом проклятом распадке.
– А вообще-то здесь есть нефть?
– По науке, вроде должна быть.
– Наука, старик, умеет много гитик.
– А я о чем говорю?
Сергей уже сидел за рулем, а Катя в коляске. Я подбежал и
сел сзади.
– Ты уж держись за ними, орел, – сказал я
Сергею, – всем ведь уже ясно, какой ты орел. Орлов – твоя фамилия.
– Глупеешь, Калчанов, – сказал Сергей, нажимая на
стартер и исторгая из своего мотоцикла звуки, подобные грому.
– Держись за грузовиком, – сказал я. –
Проявляй заботу о детях.
– Учти, – сказал он, – наш разговор еще не
окончен.
Я доверчиво положил голову на его плечо.
Все-таки он держался за грузовиком, и до самого моря перед
нами маячил кузов, полный какой-то разношерстной публики, среди которой Виктор
Колтыга, видимо, чувствовал себя звездой, певцом миланской оперы.
