Тут он протянул мне пачку сигарет, чиркнул своей
великолепной, снабженной ветрогасителем зажигалкой «Zippo», пламя ее озарило
наши печальные лица, лица двух парубков с одного двора, и мы закурили очень
эффектно в самый подходящий для этого момент.
– А что в таких случаях делают, Колька? – спросил
Сергей. – Спиваются, что ли?
– Или спиваются, или погружаются с головой в работу.
Второе, как принято думать, приносит бoльшую пользу.
Тут он включил свой приемник и посмотрел мне прямо в глаза.
Видно, до него дошло, что мы мальчики не с одного двора, и он не любимец
публики, что он напрасно ищет во мне сочувствия и весь этот «мужской» разговор
– глупый скетч, что я…
Я не отвел взгляда и не усмехнулся, понимая, что сейчас мы
начнем говорить по-другому.
Когда смолкла музыка, вечно его сопровождавшая, его
постоянный нелепый фон, синкопчики или грохот мотора, в эту секунду молчания
мы, кажется, оба поняли, что наша «дружба» врозь, что дело тут вовсе не в Кате,
не только в Кате, а может быть, и в ней, может быть, только в ней. В эту зону
молчания доносились переборы гармошки, смех и топот ног, высокий голос Кати и
треск костра.
– Шире грязь – навоз ползет! – воскликнул кто-то,
и мимо нас сосредоточенно прошествовала группа тихих мужчин.
Следом за ними, выкидывая фортели, проследовал Коля Марков.
– Бичи пожаловали из Петровского порта, – сказал
он мне. – Вот сейчас начнется цирк.
Бичи остановились возле весов и стали наблюдать за
распродажей. Были они степенны, медленно курили маленькие «чинарики» и
сплевывали в снег.
Очередь напряженно следила за ними. Я тоже следил и забыл о
Сергее.
– Сергей Владимирович! – позвали его.
В нескольких шагах от нас стоял, заложив руки за спину,
приветливо улыбающийся пожилой человек. Был он одет, как обыкновенный
московский служащий, и поэтому выглядел в этой толпе необыкновенно. С лица
Сергея исчезла жестокость. Он махнул этому человеку и, широко шагая, пошел к
нему, а ко мне подошла Катя.
– Что там у Айрапета? – храбро спросил я ее.
– Сюда приехали несколько человек из их партии, а Арик
остался там, – печально сказала Катя, глядя в сторону. – Чудаков
говорит, что Арик не теряет надежды.
– Да?
– Они идут по этому распадку с юга на север. Пробурили
уже две скважины и оба раза получили только сернистую воду.
– А сейчас?
– Третью бурят. – Она вздохнула. – Маршруты
там тяжелые.
– Но зато это недалеко, – сказал я.
– Да, недалеко, – опять вздохнула она.
– Он может приезжать иногда.
– Конечно, он приезжает иногда. Помнишь, ведь он
приезжал не так давно на три дня.
– Когда? – спросил я. – Что-то не помню.
– Как же ты не помнишь? – пробормотала она. –
Он приезжал месяца полтора назад. Ты помнишь все прекрасно. Помнишь!
Помнишь! – почти крикнула она.
Я пролез к ней под варежку и сжал ее холодные тонкие пальцы.
Конечно, я все помнил. Еще бы не запомнить – он ходил, как пьяный, все три дня,
хотя почти не пил. А она ходила, как с похмелья. Впрочем, она пила. В честь
него были сборища у Сергея, наверное, он да Эдик Танака не замечали их фальши.
– Пальчики твои, пальчики… – прошептал я.
– Пять холодных сосисок, – засмеялась она,
приближая ко мне свое лицо. Стоит нам дотронуться друг до друга, и мы теряем
головы, и нам уже все нипочем. Это опасное сближение, сближение двух
критических масс, что нам делать?
Словно бы пушечный выстрел потряс воздух. Через секунду
второе сотрясение донеслось до нас. Это над нами, над любителями апельсинов, на
чудовищной высоте перешло звуковой барьер звено самолетов.
Мы подняли головы, но их не было видно. Сохраняя свое, по
меньшей мере, странное спокойствие, уверенное в своей допотопности и
извечности, над нами стояло ночное небо, декоративно подсвеченное луной. У меня
закружилась голова, и, если бы не Катина рука, я, может быть, упал бы.
Когда я думаю о реактивных самолетах, о том, как они, словно
болиды, прочеркивают небо прямо под бородой у дядюшки Космоса, земля начинает
качаться у меня под ногами, и я с особой остротой ощущаю себя жителем небольшой
планеты. Раньше люди, хотя и знали, что земля – шар, что она – подумать только! –
вращается вокруг солнца, все же ощущали себя жителями необозримых пространств
суши и воды, лесов и степей, и небо, голубое, темно-синее и облачное, стояло
над ними с оправданным спокойствием и тишиной. Но, право же, довольно этой
иронии, ведь за океаном могут найтись бесноватые пареньки, способные нажать
кнопочку и взорвать все это к чертям. Ведь они уже прокричали, что через
несколько месяцев в океане, на берегу которого мы стоим, в теплых тропических
водах, их мозговики дадут команду и начнутся очередные упражнения игрушечками
класса «Земля – смерть».
А мы стоим в очереди за апельсинами. Да, мы стоим в очереди
за апельсинами! Да, черт вас возьми, мы стоим в очереди за апельсинами! Да,
кретины-мозговики, и вы, мальчики-умники, я, Колька Калчанов, хочу поесть
апельсинчиков, и в моей руке холодные пальцы Кати! Да, я строю дома! Да, я
мечтаю построить собственный город! Фиг вам! Вот мы перед вами все, мы строим
дома, и ловим рыбу, и бурим скважины, и мы стоим в очереди за апельсинами!
У меня есть один приятель, он ученый, астроном. У него
челюсти, как у бульдога, а короткие волосы зачесаны на лоб. Колпак звездочета
ему вряд ли пойдет. Однажды я был у него на Пулковских высотах. Мы сидели
вечером в башне главного рефрактора. Небо было облачное, и поэтому мой дружок
бездельничал. Вообще у них, у этих астрономов, работа, как мне показалось, не
пыльная. Вот так мы сидели возле главного рефрактора, похожего на
жюль-верновскую пушку, и Юрка тихонько насвистывал «Черного кота» и тихонько
рассказывал мне о том, что биологическая жизнь, подобная нашей, земной, явление
для Вселенной, для материи в общем-то чуждое.
В общем-то, старина, понимаешь ли, все это весьма зыбко,
потому что такое стечение благоприятных условий, как у нас на Земле, с точки
зрения новейшей науки, понимаешь ли, маловероятно, кратковременное исключение
из правил. Ну конечно, все это во вселенских масштабах, для нас-то это история,
а может быть, и тысячи историй, миллион цивилизаций, в общем, все нормально.
– Ты давно об этом знаешь? – спросил я его.
– Не так давно, но уже порядочно, и не знаю, а
предполагаю.
– Поэтому ты такой спокойный?
– Да, поэтому.
