Мы. Будем! Одним!! Целым!!!
Причём без шизофренического раздвоения личности. Поскольку рождённое через… да, через пять дней существо будет не совсем уже человеком.
…Гойда приносил маленький телевизор и показывал мне новости. При этом он садился от меня дальше, чем обычно, у самого выхода, и не отпускал Ильдара. Побаивался. Глядя в экран, я рвался с цепи яростней обычного.
В городе творилось нечто ужасное. Демонстрации, митинги, кровавые стычки милиции с гражданами и граждан между собой. Массовые убийства, обставленные как ритуальные, посвящённые Сатане. Нападения на храмы различных конфессий, разорения кладбищ. Самоубийства. Аварии, пожары, теракты. И везде — Сатана! Сатана! Люцифер! Ждём! Вершим — во имя Твоё! Присягаем — делу Твоему! Из магм — восстань к нам!
Разворачивался обещанный новый этап деятельности "Предстоящих".
— Наших боевиков, — комментировал Гойда, — почти уже не приходится подбадривать э-э… искусственно. После гибели Зомби они превратились в форменных волков. Они хватили человечинки и не могут остановиться. Ни сна, ни отдыха. Режут виноватых и невинных. Результаты колоссальные! Город напоминает грозовую тучу, разряды из которой лупят с периодичностью поистине небывалой. "Лейденские банки" заряжаются едва ли не самостоятельно. «Игвы» разряжают их в местах скопления народа, почти не скрываясь, и надо видеть последствия! Я подброшу вам оперативные съёмки, вы оцените эффект. Правоохранительные органы дезорганизованы, не имеют ясных целей. Личный состав милиции и солдаты внутренних войск вооружены боевым автоматическим оружием, снабжены бронетехникой, выпущены на улицы и стреляют без разбору. Мне иногда кажется, — сознался он, — что мы слишком уж форсировали события. Но теперь поздно что-либо предпринимать. Контроль над ситуацией полностью утрачен. И не только законной властью, доживающей последние минуты, но, к сожалению, и нами. Маховик раскрутился, остановить его немыслимо. Его можно только присоединить к потребному механизму или сломать. Пройдет пять дней — и мы поймём, что из задуманного нам удалось. Удалось обратить эту чудовищную энергию на свою пользу или нет. Если да — мы победили. Если нет, нас раздавит.
Смотрите, Филипп, не смейте закрывать глаз!
Ваша власть будет стоять на прочнейшем в мире фундаменте из костей и ужаса человеческого, одновременного ужаса миллионов людей, — поэтому она будет непоколебима!
Зато и вы не сможете отступить. Никогда.
Иначе жертвы будут напрасны.
Человеческие жертвы… Человеческие. Сможете ли вы перешагнуть через них?…
С какой неистовой силой я желал порвать цепь! С какой…
Я знал, что это возможно. Возможно! Не в цирке, в жизни. Мой собственный дед, именем которого меня назвали, однажды, в момент наивысшего волнения и страха за жизнь близких, порвал голыми руками лодочную цепь, словно гнилую бечевку.
Это случилось в конце тридцатых годов. Моя бабушка и тётя, тогда совсем маленькая девчонка, поплыли на лодке через реку, в соседнюю деревню. Туда приехали торговцы с товарами. Была весна, река разлилась, а мост разобрали ещё раньше, чтобы не унесло половодьем, не разломало ледоходом. Паром ходил только по расписанию. Дед велел бабке забирать как можно выше, чтобы течением не снесло на паромный трос и не перевернуло. Видимо, она забрала мало. Дед, услышав крики: "Филькя, беги на реку! Еленка твоя с Нюркой тонут!", выскочил из избы в окошко, в одних подштанниках, без рубахи и сапог. Еленка с Нюркой не то чтобы совсем уж тонули, но отнесло их уже далеко. Девочка лежала на лодке, перевёрнутой кверху днищем, кашляла и подвывала, а бабушка бултыхалась рядом. Плавать не умели ни та, ни другая. (Кстати, тётя вспоминала, что тонуть ей было совсем не страшно и не больно. Она словно бы пила, пила, пила речную воду, и всё не могла напиться. Ещё на дне колыхались такие красивые-красивые мягкие водоросли, в них хотелось улечься и заснуть. Больно стало потом, когда её вытащили, и пришлось выпитую воду отдавать назад реке. Я уверен, она что-то перепутала. Во время паводка вода вовсе не прозрачна, а больше похожа на жидкую глину — увидишь ли сквозь неё водоросли? Да и не могла бабушка нырять за ней. Она же совсем не умела плавать.) Дед заметался по берегу. Потом подскочил к чьей-то лодке, ухватился за цепь, заорал зверем, рванул — и цепь не выдержала. Впрочем, бабушку с тётей спас другой мужик. Он находился гораздо ближе к тонущим, был уже на воде, уже в лодке и поспел раньше деда.
Я знаю, какими цепями приковывают лодки в Петуховке. Вряд ли в тридцатых годах использовали более тонкие. Моя блестящая кандальная цепочка выглядела бы рядом с лодочной цепью украшением, и только.
Неужели дед был во столько раз сильнее меня?
Или сталь в моих оковах — особо прочная, легированная?
Или меня просто-напросто не припекло по-настоящему?!!
Шестой день выдался самым тяжелым. Во-первых, уже сутки, а то и более ко мне почему-то никто не приходил. Минералка кончилась, я был вынужден пить сырую водопроводную воду. Страшная гадость. Я звал надзирателя, гремел по трубам и, отчаявшись дозваться людей добром, пустил струю из крана мимо ванны. Вода давно уже уходила под дверь, но никому не было до этого дела. Бросили меня, что ли? Во-вторых, начался-таки долгожданный насморк, а вдобавок возникла резь в животе.
Наверное, из-за воды.
А возможно, думал я с горькой иронией, оттого, что я так ни разу и не сожрал слабительного и не засадил себе клизму, как рекомендовал умудрённый многолетним опытом мистер Брэг. Ах, как халатно по отношению к собственному здоровью и недальновидно я поступал! Наверное, стоило бы попросить Гойду проделать для меня эту нехитрую процедуру.
Настроение было ни к чёрту. Задница за неделю превратилась в сплошную сухую мозоль, повторяющую по форме унитазную крышку. Дёсны и зубы молили о любой, любой работе. Я вдруг пожалел, что выкинул жвачку и с определённым интересом начал поглядывать на губку. Тоже ведь упругая.
Сочинение Дэна Симмонса бесило меня одним своим видом. Растерзав несколько книжных страниц (варварство! кощунство! — раньше я бы и с дамским детективом в мягкой обложке так не поступил), я понаделал лодочек и пускал их по течению. Лодочки скапливались у двери, образовав подобие Беляевского Острова Погибших кораблей. Я метнул в них пустую бутылку и ещё раз примерился к цепи. От многократных попыток у меня уже образовались раны на запястьях. Раны саднили. Пробовать силы с каждым разом хотелось всё меньше.
Тут я наконец услышал множественные шлёпающие по воде шаги в коридоре, ругань и звон ключей. Дверь открылась, кораблики и бутылка вырвались на волю. В комнату ввалился мужик в сапогах и халате. "А, Рваный рот", — узнал я его. Служитель при "лейденской банке", получивший за излишнее рвение от Гойды костылем в пасть.
— Закрой кран! — заорал он.
— Сам закрой, — предложил я с плохо скрытой угрозой. — Видишь, у меня руки связаны.
Рваный рот сплюнул в раздражении, погрозил мне кулаком, но близко подходить поостерёгся. Затем выскочил в коридор, закричал на кого-то там, срывая злость: мать-мать-мать! шевелись-живо-твою-мать! В камеру въехала «этажерка» с человеком-мешком. Рваный рот подтолкнул её почти вплотную ко мне (я почуял густой аммиачный запах, исходящий от пузыря), опять скрылся за дверью. За первой "лейденской банкой" последовала вторая, затем ещё. В комнату поместилось пять штук, гуськом, ещё одна встала на пороге — половина здесь, половина снаружи. В коридоре продолжали шлёпать сапогами и ругаться — выстраивали продолжение этой апокалипсической цепочки. Я отметил, что "лейденские банки" соединены между собой кабелями, и что у ближайшей этажерки на верхней полке лежит широкая и глубокая воронка. Раструб наподобие допотопного «матюгальника». Воронка состояла из нескольких слоёв тонкого листового металла с прослойками бурой изоляции между ними. Такая же изоляция выстилала воронку изнутри. Изоляция казалась мягкой и жирной, как нагретый гудрон, а металл — перекалённым. На нем виднелись концентрические разводы цветов побежалости. Ещё на раструбе имелись ремни, и они понравились мне меньше всего. Я сейчас же представил, как эти ремни накинут мне на голову, затянут пряжки, лицо целиком скроется внутри конуса… Удушье гарантировано. Рядом с «матюгальником» лежал большой пучок крошечных присосок в виде головастиков с проводками вместо хвостиков. Проводки соединялись с узкой частью воронки "матюгальника".
