– Ну все ж таки хоть некоторые решения были приняты! – успокаивал меня Михаил. – И полк для поимки беглого татя-дара определен, и учреждено Но во-Вышеградское княжество, и даже Великие послы назначены для объявления князьям, бывшим царским ополченцам, указов соборных о покаянии и епитимье. Чем не знак примирения? Чтоб те перестали наконец страшиться Великого собора да не вернулись вновь под знамена царовы!
Я вздохнула, соглашаясь: – Ты прав. Будем находить во всем положительные стороны. Я, например, самой хорошей стороной считаю, что великий князь испугался тебя как второго претендента на руководство Великим собором.
Михаил удивленно вскинулся, но я устало махнула рукой: – Испугался, испугался! От меня-то он свои мысли скрыть не мог! Почему, думаешь, он не поддержал князя Ондрея, когда тот предложил именно тебя в первые воеводы полка, который отряжается на поиски цара? Да потому что Сыскной полк – это, по сути, единственная реальная сила. И тот, кто стоит во главе этой силы, на самом деле и может диктовать волю остальным. В том числе и великому князю, предводителю собора. И если б ты стал первым воеводой Сыскного полка, то с твоим авторитетом – ну, с твоим влиянием, уважением к тебе других князей… Да еще с такой женкой, от которой неизвестно чего ждать… В общем, сдрейфил Траханиотов. Да еще верный лыцар Лукьян Стрешнев, весьма умудренный в таких вопросах, нашептывал ему постоянно против тебя. Не заметил? Лукьян почти у ног Траханиотова сидел – справа от великокняжеского трона. И шептал, шептал…
– А я – то, простая душа, решил, что Петр и впрямь по-отечески обо мне позаботился. Отпуск дал в удельное княжество. Как там он пошутить изволил? «Для радостей с молодой женой»?
– И хорошо. Вот и радуйся. Поедем в Сурож, отдохнем от кочевой жизни в шагировском имении…
– Солнышко мое, – озабоченно сказал Михаил, прикасаясь губами к моему носику, – Мне бы надобно сначала в Кравенцах показаться. А то и впрямь забудут там, что есть у них князь такой – Михаил…
– В Кравенцы так в Кравенцы, – согласилась я, – А потом уж в Шагирово – А после – в Киршаг.
– Что-то больно сложен маршрут получается! В Киршаг-то зачем? —..,
– Ну как ты не понимаешь… – замялся Михаил. – Мой сын – новая ветвь на родовом древе князей Квасуровых… Он обязательно должен там родиться. Там наше княжеское гнездо, там все Квасуровы на свет появлялись. – А почему бы не родиться девочке? – Мальчик, только мальчик! Если любишь меня, то уж постарайся! – Поздновато уже стараться…-промурчала я, обнимая мужа. – Раньше надо было думать. А теперь – кто будет, тот и будет. Или – та. Жаль, нет у вас тут ультразвуковых исследований. Давно бы уже знали, кого ждем.
– Неужто у вас даже такое можно – заранее знать?
– Не только знать, но с самого начала сделать так, как хочется. Мы бы с тобой сразу, по твоему желанию, заказали бы сына. Тоже непросто, но можно. А теперь – мучайся, дорогой супруг! Зато подле меня будешь, а не в далеком опасном походе – спасибо великому князю и его хитромудрому советчику!
– Вот только не знаю, найдет ли Зиновий пара? Конечно, он горяч и жаждет встречи с Морфеем, но…
– Но зато совершенно не опасен для Траханиотова. Кто из князей пойдет за безгривенным? Хоть его князем и объявили…
– А я в следующий раз пойду на Великий собор? – спросил, входя, Яков. И застыл на пороге как вкопанный. – Ой, а вы опять обнимаетесь?
– А я разве не учила тебя стучать об шатерную распорку, когда хочешь войти? – укоризненно покачала я головой.
– Пока что все соборы отменяются, – сообщил Михаил князю Окинфову. – Завтра едем в Кравенцы. А ты – в Угнань! Княжить пора! Сколько можно без дела прохлаждаться?
– Я один в Угнань не поеду, – тут же заявил Яков. – Я боюсь. И править не буду!
– Это угроза? – засмеялся Михаил. – Ладно. Придется нам с княгиней прокатиться еще и к тебе в гости. Но только уговор– чтоб принимал нас там по-княжески!
– Да как же я вас принимать буду, если я и княжить-то страшусь? – озадаченно захлопал глазами угнанский господин.
– А это уж твое дело, – с показным равнодушием сообщил Михаил. – Наша забота – тебя туда доставить, твоя же – нас как следует там принять!
* * *
Вот теперь мне действительно стало не очень легко передвигаться. И все время тянуло прилечь да поспать.
День был тихий и прозрачный, утренний морозец почти отпустил. Кутаясь в уютную песиову шубу, я грелась на солнышке, чуть покачиваясь в дорожном гамаке.
Гамак был устлан медвежьей шкурой. Меня разморило.
– Успеть бы нам в Киршаг до того, как ты разрешишься от бремени, – озабоченно сказал Михаил, – Уж очень подза-держались мы – и в Угнани, и в Шагирове. Да и у Оболыж-ского, в деревеньке твоих лесных антов, зря столько времени провели. Раньше надо было выезжать.
– А по моим расчетам – все нормально! – безмятежно сообщила я.
Покачивание гамака убаюкивало, сухое поскрипывание голых, безлистных ветвей над головой успокаивало.
Михаил же следил за амплитудой раскачиваний с нарастающей тревогой.
– Бокша! – негромко, но строго позвал он. И когда тот явился пред ясные княжеские очи, спросил: – Ты веревки для люльки княгининой сам привязывал?
– А то! – степенно ответил Бокша.
– Проверил – крепко? – не унимался Михаил.
– Отпустить! человека, – попросила я. – Все он проверил, ничего со мной не случится. Это я должна всего бояться перед родами, а не ты.
– Я разве боюсь, – удивленно повел подбородком мой супруг. – Это только лишь разумная осторожность. Необходимая.
– Разумник ты мой, – умилилась я. – Ну иди ко мне, вместе покачаемся.
– А вот этого и не стоит, – вздохнул супруг, поднимаясь с чистого, выбеленного ветрами и дождями бескорого пенечка. – Лучше давай-ка, радость моя, я тебя в карету отнесу. Там и поспишь.
Но выполнить свое намерение не успел. Из-за поворота дороги галопом, со страшным гиканьем вылетел всадник.
Наши головы с тревогой повернулись к нему.
Шапка набекрень, в руке – плетка. С хорошими известиями так коней, увы, не пришпоривают…
Взметнув облачко льдистой пыли и почти подняв коня на дыбы, всадник спрыгнул с седла. Упал перед Михаилом на колени, протянул свиток с донесением. t – Убит? – охнула я, неповоротливо вылезая из гамака.
Мысли гонца были заняты только этим.
– Ого! Даже отравлен?
– Кто? – обернулся Михаил.
Он еще не успел развернуть свиток и прочесть страшные новости.
– Великий князь. Петр Тихонович, – печально просветила я его.
Михаил уткнулся в бумагу. Лицо его все более суровело.
