«Не этот ли пейзаж мгновенно возник на мысленном горизонте Порфирия при нашей первой встрече, как только он узнал, что перед ним – княгиня Шагирова? То-то он так не хотел уезжать из славного города Сурожа!» – Я приоткрыла дверцу и выглянула.
Пейзаж вокруг был еще тот! Колосящиеся поля давно исчезли, наша процессия пробиралась среди огромных валунов желто-серого каменистого плоскогорья.
– Сейчас вы увидите то, что хотели, – море, – сообщил Каллистрат, подскакивая на своем коньке. – Прямого пути в Киршаг нет – пустохлябь, объезд вдоль берега. Как раз можно будет полюбоваться!
Но море тоже не порадовало. С кручи, по которой петляла дорога, открывался удручающе-бесконечный ровный простор. Откуда-то из его бесконечной дали шли на берег стройные ряды волн – мол чал и во-обреченных, как штурмовые отряды неведомой армии. И только внизу, почти под нами, за краем дороги, их молчание разрывалось в последней схватке с береговыми скалами стоном и грохотом, едва слышно долетавшими даже сюда.
Было ветрено. Я захлопнула дверцу и поглубже вжалась в мягкие подушки.
Какое ж это море? Была я один раз на Черном море – ничего похожего. Эта громадина, наверно, выглядит, как Атлантический океан, омывающий с запада Пиренейский полуостров. Или берег грозного Бискайского залива.
Под стать морю был и Киршаг – городок, через который карета проследовала к кремлю. Домики лепились на крутом подъеме один к другому, напоминая сакли в высокогорных аулах. Редкие прохожие останавливались, завидя нас, низко кланялись, а потом долго смотрели вслед. Знали бы они, что здесь их князь! Но карета была не их князя, а со скромным гербом Оболыжских.
Она прогрохотала по подвесному мосту, соединяющему главную улицу городка с воротами Киршагского кремля, и застучала по булыжникам внутреннего двора.
– Вот теперь – все! Исполнил! – сообщил, склоняясь к окошку, Никодим. И в голосе его было огромное облегчение – будто он до самого последнего мгновения не чаял, что удастся все же освободиться от последней воли Порфирия, а значит, и от службы у него.
– Каллистратушка, никак вы?! – обрадованно прозвучал с широкого парадного крыльца шамкающий старушечий голос.
– Оболыжский, Оболыжский приехали! – загомонили возбужденные голоса на высоких анфиладах крытых переходов, окружающих пространство двора.
– А Михаила-то Никитича и нету! – соболезнующе продолжила все та же старушка.
– Так я ж его привез! – весело ответил Каллистрат Распахнув дверцу, я ступила одной ногой на каретную ступеньку, выпрямилась в полный рост и огляделась.
Каллистрат, не сходя с коня, наклонился, обнимая высокую худую старуху, приговаривая:
– Ну, здорово, здорово, Чистуша! Молодец, что не болеешь!
– Да где ж князь? – недоуменно обернулась старуха к карете. – Там девка стоит какая-то.
– Это княгиня.
– Ох ты! – всплеснула костлявыми руками старуха Чистуша. – Михаила Никитыч обженились! Слава те Господи! Услыхал Вседержитель мои молитвы! Может, и княжичей еще понянчить успею!
– Михаил не женился, – сухо ответил Каллистрат, тоже оглядываясь на меня.-Это княгиня Шагирова, дочь князя Вениамина.
– Да откуда ж у него дочь? – всплеснула руками Чистуша. – Он же был… – и поперхнулась, заткнув себе рот краем передника.
Вот, оказывается, для чего нужны передники! Надо и себе завести – может, буду болтать меньше ерунды всякой.
– Здравствуйте, – сказала я, ступая на холодные камни княжеской резиденции.
– Ох ты, да она ж с гривной! – обомлела старуха, вырываясь из рук Каллистрата и пытаясь согнуться в поясном поклоне. – Здравы будьте, княгинюшка, не признала, помилосердствуйте!
– Ты, Чистуша, вот что, – попросил Каллистрат, слезая с коня. – Зови дружинников, надо князя поднять в его палаты.
– Он раненый? – Старуха испуганно повернулась к Кал-листрату.
– Раненый, – кивнул тот. – Так сильно раненый, что притрагиваться к нему нельзя, а то живой не останешься! Поняла? – строго переспросил он. – Чтоб ни дружинники, ни слуги, ни ты сама к нему даже не прикасалась – сгоришь! Живьем сгоришь! Знаю ведь: кинешься сразу руки целовать Михаилу нашему Никитычу – только мы тебя и видели!… Это старая нянька князя Михаила, Чистуша, – пояснил, подходя ко мне. Каллистрат то, о чем я и сама уже догадалась. – Ну и как вам ротовой кремль Квасуровых? Жутковатое местечко! Я тут не один год провел, насмотрелся.
– Да уж… Мрачная фантазия была у строителей. От кого Квасуровы так обороняться собирались? От недобитой нечисти?
– Нет, Квасуровы к строительству этого кремля не имеют отношения. Они пришли уже на все готовое. Кое-что подремонтировали, конечно, а так, это сооружение до них стояло, может, тышу лет, может, больше…
– Неужели анты построили? – удивилась я. – Вы упоминали только их разрушенные городища…
– Может, анты. Может, и до антов… Ваши атланты не строили такого?
– Не знаю. Я же говорила – под воду атланты ушли. Вместе со своими постройками. Притом были ли они вообще – это тоже вопрос!
– Вопросов много, – весело согласился Каллистрат. И закричал, чуть отстранясь от меня, голутвенным, открывавшим багажный ящик. – Осторожно! Только за волокушу брать! Чтоб к князю никто и близко рук не подносил! Пойду прослежу, – сказал он мне, направляясь к кучке людей, растерянно обернувшихся на его голос.
Среди них была и Чистуша, которая заглядывала, вытянув худую старческую шею, в каретный ящик. Руки у нее были предусмотрительно спрятаны за спину.
– Так, все отошли, – распоряжался Каллистрат. – Вы двое – берите спереди, а ты и ты – сзади!
Волокушу с величайшими предосторожностями вынули из ящика, приняли на плечи, торжественно понесли по высоким каменным ступенькам к большим парадным дверям,
– Ой, стой, стой! – заголосила вдруг Чистуша. Заторопилась к торжественной процессии, ухватила ближайших дружинников за рукава, потянула: – Разворачивай, он же живой, наш князь, его же нельзя вперед ногами! Головой, головой повертай, кому сказала!
– Строгая она, – хмыкнул Каллистрат. – Если что с Михаилом случится, первая на его костер взойдет.
– Типун вам на язык, – зябко передернула я плечами, – Лучше прикажите, чтоб Михаила несли подальше от помещений для слуг. А то ваша верная Чистуша первая же и взбунтуется Что-то она и сейчас много вольности проявлять стала Не очень это похоже на анта.
– А ведь точно! – хлопнул себя по лбу Каллистрат. – Нельзя его нести в княжеские палаты, они ж в самой середке! Сейчас что-нибудь придумаем!
И побежал вслед за волокушей, превращенной теперь в носилки.
* * *
Мое выстиранное и высушенное дорожное платье – единственное, оставшееся после того, как ватажники в заповедном лесу утянули все мои вещи, – принесла утром очень миловидная девушка-служанка.
