Пришлось вернуться.
Мы смотрели уже вдвоем. Потом лазили, осторожно ступая, чтоб не сверзнуться в пустохлябь, вдоль склона – и вправо, и влево. Ничего! Никакой дырки или хотя бы намека на нее!
– Чудеса! – подвела я итог. – Что ж, пошли ужинать…
* * *
– Княгиня! – встретил меня запыхавшийся Никодим. – Мы вас везде ищем! Там, в часовне… Мы вас искали на обед, заглянули туда, в часовню, а там…
Я его уже не слушала – мчалась в часовню. Неужто сбудется? Князь Михаил поднимется живой, здоровый, и мы… Дальше фантазия отказывалась работать нормально и подсовывала мне видения совершенно неподобающие высокому званию княгини.
Часовня была полна княжеских дружинников. Все стояли на коленях, преклонив голову, как на молитве.
Боже! А что если все наоборот – Михаил умер?!
Немилосердно расталкивая коленопреклоненных, я ринулась к нубосу князя.
«Пылающий нубос» целиком и полностью оправдывал свое название. Разноцветные сполохи безостановочно сновали по его поверхности, будто прирученное северное сияние. Внутреннее пространство, толстой шубой обволакивающее княжескую фигуру, опалесцировало солнечно-белым облачком. Я протянула к Михаилу руку – и тут же отдернула ее. От кокона шел нестерпимый жар, заставляющий вспомнить печальный опыт девочки Меланьи и еще более печальный – ее отца.
– Давно так? – шепотом спросила я полковника Аникан-дра, замершего со склоненной головой ближе всех от князя.
– Так – совсем недавно, – тоже шепотом ответил он. – Раньше был только туман внутри нубоса. Похоже, процесс идет по нарастающей.
– А… – начала я, но тут же забыла все, что хотела сказать: тонкий звук оборвавшейся струны заставил всех вздрогнуть и поднять головы.
У князя внешних изменений не наблюдалось, но прозвучал еще один звуковой укол, затем еще, потом они посыпались мелким весенним дождем, слились в звенящий частокол звуков, перешли в паровозное шипение, свист – и в тишину.
Нубос исчез. Князь лежал неподвижно – беззащитный и неприкаянный.
Я протянула руку и свободно дотронулась до его щеки. Кожа у него была теплая и чуть колючая от легкой щетины – менее чем однодневной.
– Княгиня, – ласково сказал Михаил, не открывая глаз. – Мне снился чудный сон. Вы меня обнимали, пеленали как ребенка, заботились, как о маленьком…
Он открыл глаза и весело взглянул на меня:
– Как хотелось бы, чтоб это был не сон!
– Это и был не сон, – сообщила я, беря теплую ладонь Михаила в свои руки.
Мои слезинки упали ему на грудь, вызвав недоумение.
– Что с вами, княгиня? О чем вы плачете?
– Об объятиях, которые остались в лесу, – сквозь непрошеные слезы засмеялась я.
– Но объятия можно возобновить в любое время, – довел до моего сведения Михаил, приподнимаясь на локте. И вдруг с удивлением оглянулся: – Где это мы?
– Князь! – раздался восторженный рев множества голут-венных глоток.
Теперь пришла очередь Михаила вздрогнуть.
– Познакомьтесь, – церемонно повела я левой рукой. – Это Киршаг. А это – ваше домашнее воинство.
– Вы шутите, – только и промолвил пораженный князь.
А со всех сторон к нему ползли дюжие мужики с заплаканными глазами и сопливыми от счастья носами.
Михаил рывком сел, спустив ноги вниз. Благодарные губы подданных ловили его руки: «Князюшко, князюшко!» – неслось со всех сторон.
А я нагнулась к полу и подняла маленький, почти черный квадратик величиной с почтовую марку, свалившийся с княжеской груди. Не работающий тетарт. Не работающий временно – или навсегда? Кто б знал.
* * *
– И вы меня – по всему лесу?.. – удивлялся князь.
– Ну, не я, – улыбалась я. – Это мой верный Бокша.
– Это еще кто такой? – спрашивал князь.
– Я вас познакомлю, – смеялась я.
* * *
– Тризну по погибшим? Обязательно! – говорил князь. – А княгине – благодарность всего Кравенцовского княжества за то, что не допустила бесчестить павших и придала их очистительному огню!
* * *
– И вот этот, совсем крошечный…
– Тетарт, – подсказывала я.
– Он меня вылечил?
– И вас, и вашу Витвину. А точнее, и Витвину, и уж и быть – вас! – фыркала я.
* * *
– Ну, в Каллистрата я всегда верил, однако ж горожане…
– Это они от большой любви к вам, князь!
– А Чистуша – тоже от большой любви поместила вас, княгиня, в эти затрапезные палаты? Немедленно, сейчас же идем отсюда. Вам по праву принадлежит княжеская опочивальня.
– Но, князь, уже темно… Может быть, завтра?
– Почивать завтра? Хорошо. Завтра вы тоже там будете почивать. Но и сегодня!
* * *
– Но я не могу ждать! Немедленно покажите вашу пострадавшую ручку! – требовал Михаил.
– Она так ужасна…
– Это мне решать!… И вы посмеялись надо мной, княгиня: вот это вы называете уродством? Да это самое прекрасное, что я видел в жизни! Если, конечно, вы не покажете мне что-то еще более прекрасное!…
* * *
– Кажется, теперь вы видите все.
– Вы – тоже. Будем считать, что обряд свершен.
– Князь, без батюшки? Как можно!
– Нас видит Всевышний – его свидетельство важнее всех. А раз он сам нам покровительствует, то под его верховным руководством можно дело и не затягивать, а перейти сразу к самому главному, что свершается после утверждения брака на небесах…
* * *
– Князь, похоже, долгое лежание в «пылающем нубосе» вас нисколько не утомило?
– Вы правы, княгиня. Повторим еще?
– Обязательно. Но Вышеград…
– Вышеград подождет!
– Только до следующего утра.
– С вами, любовь моя, невозможно спорить.
– И бесполезно. Спросите хоть у кого.
– Спрашивать? Я лучше поцелую вас еще раз. Любимая моя княгиня, вы позволите мне эту вольность?
* * *
Но отплытие свершилось только через неделю.
За это время и вече, обещанное народу Киршага, успело состояться, и тризна по погибшим в заповедном лесу, на которую съехалось все кравенцовское лыцарство, – среди них множество моих знакомых еще по каллисгратовским пирам.
Жаль, не было самого Оболыжского. По моему настоянию князь отправил ему хвалебное письмо с пожеланиями скорейшего выздоровления.
