– Да чего ж хотят они? – первым не выдержал нагнетания страстей прямолинейный князь Петр. – Что эти мужики и женки проповедуют?
– Проповедуют? – Князь Дмоховский сбился, с неудовольствием взглянул на Траханиотова, – А то и проповедуют. Что Бог един, что разницы нет: Христос ли, Перун ли. Что заповеди Божий, дескать, порушены. И прежде всего – заповедь жить в любви со всеми. А понимай так, что в любви с волхвами да с нечистью, которая есть божия капля, хрустальная росинка, несущая небесную волю. И еще проповедуют, что надобно, дескать, вернуться поскорее к древним заветам. Очиститься от скверны богатств и удовольствии плотских, не ранить землю-матушку пахотой, а лес-батюшку порубками…
– Эка, – усмехнулся, расслабляясь, князь Петр. – То мы уже слыхали. Волхвы про то давно толкуют, да что-то никого не убедили!
– То они от себя толковали! – запальчиво возразил князь Иван. – А то – от парова престола! Как тут простым людям в смущение не войти? Не об антах, понятно, беспокоюсь, но о дружинах наших, о голутвенных мужах, которые кидаются на ересь сию яко псы на блевотину!
«Очень аппетитный образ, – отметила я, переставая жевать. – Особенно удачный для застолья!» – Вот они-то, таких речей наслушавшись, могут и забыть про то, как крест нам на верность целовали! – яростно тряс головой князь Иван. – Да и про сам крест животворящий! А и лыцары – так ли устоят все пред лестными, обманными ересями, ежели самим царовым величием эти ереси поддерживаемы? Да что лыцары! А князья из худородных, которых молодой цар привечает? Как думаете – воспротивятся ли? Ох, боюсь, раскол-то будет страшным, удар по христианской вере– тяжким, а жители княжеств наших откажутся уважать даже нас..
– Здесь цар… – прошептала я на ухо Михаилу.
– Здесь? Где? – не понял он, озадаченно оглядываясь.
– Здесь царова воля присутствует, – сказала я громко, указывая на хорошо видимый мне смерч, черной воронкой закручивающийся в дальнем углу столовой залы. Слишком памятный мне смерч, едва не поглотивший мое сознание в ца-ровых покоях.
Как бы услышав мои слова, смерч двинулся к пиршественному столу, прокатился по нему незримо для остальных присутствующих и всей своей ураганной тяжестью обрушился на князя Петра.
Тот как раз грозно оборачивался в мою сторону, чтобы задать взбучку несносной девке, беспрестанно лезущей в серьезные разговоры. Но не успел обернуться – обмяк. Ватной куклой осел в свое кресло, закатил глаза, приоткрыл рот, хрипло вдыхая воздух.
– Держитесь, князь! – крикнула я и мысленно протянула к нему руки.
Я пыталась раздвинуть упругие вихревые потоки, дотянуться до обездвижеиного, одеревеневшего сознания князя, зависшего легкой щепочкой в самой сердцевине бешено вертящейся воронки.
Смерч сопротивлялся моим рукам всеми своими протуберанцами и завихрениями, выталкивал меня наружу, сводил ледяной судорогой пальцы, мысленно вонзаемые в его плоть.
– Да помогите же мне! – воззвала я к присутствующим, в немом остолбенении переводившими глаза с меня на обвисшего в кресле князя. – Кричите ему, называйте по имени, обращайтесь к нему хоть как-то! Пусть откликнется, пусть придет в себя!
– Князь Петр! – первым громко подал голос Михаил. – Петр Тихонович!
– Князь Траханиотов! Князь кевролевский! – принялись несмело выкликать остальные.
Через минуту вокруг уже стоял настоящий галдеж. Многие повскакивали со своих мест, подбежали к хозяину, безвольно запрокинувшему голову, кричали ему прямо в уши, теребили за рукава. И это помогло.
Я почувствовала, что смерч, прежде почти каменный, налитый упругостью, вдруг дрогнул, стал мягчеть на глазах, поддаваться. Это позволило мне рывком ввести обе ладони в его покачивающееся туловище, ухватить сознание князя и выдернуть наружу.
Князь Петр с шумом перевел дыхание, выпрямился в кресле, с недоумением оглядел поднявшуюся вокруг суету.
– Что стряслось-то, господа? – поинтересовался озадаченно.
Смерч отступал. Попятился, мотая из стороны в сторону широкой шляпкой воронки, как пьяный человек головой. Двинулся вон из залы – прямо через стену, занавешенную большим пестрым ковром.
Громкий стук в закрытую дверь столовой залы заставил всех повернуть головы.
– Чего там? – недовольно рыкнул хозяин.
– Княже! – раздался приглушенный зычный голос. – Нас теснят! Ворота разбиты в шепу, бьемся уже на крыльце!
– Что такое? Микитка, ты? – раздраженно поморщился все еще ничего не понимающий князь Петр. – Сказал же – не беспокоить!
Я резко поднялась, отшвырнув стул, повернулась к князю Траханиотову: – Здесь есть другой выход? Запасной? Уйти сможем?
Князь секунду молчал, пристально глядя на меня. Потом все сложилось в его голове нужным образом, и он тихо, но властно сообщил: – Господа. Други мои. Пришел час наших настоящих невзгод. Сегодня мы бежим. И путь для отхода есть: вот он, здесь, в полу, подо мною – тайный лючок, по которому мы все выберемся наружу. Далече. В стороне от моего дома. Но мы соберемся снова. Уже не в слободе. Чуть далее. Подле Кругловой балки, в пятнадцати верстах к востоку отсюда – в имении верного мне человека, лыцара вышеградского Михаилы Гагина. Встретимся там нынче же, в полночь. Все там и решим. А теперь – в подпол! Князь Михаил с княгиней Натальей спускаются сразу после меня. Остальные – за ними!
* * *
– А вы, княгиня, и впрямь жена смелая! – одобрительно сообщил князь Петр из своего угла кареты. – Такая только и нужна Михаилу! И он подмигнул моему супругу. Будто я сама не знаю, какая ему нужна жена!
Мы втроем спасались бегством в траханиотовской карете, заранее припасенной на этот прискорбный случай. В целях большей скрытности с кареты были заблаговременно сняты гербы и стесаны вензеля князя, на окнах – плотные занавески, надежно ограждающие нас от любопытных глаз. Все-таки готовился князь Петр и к такому варианту, когда ему придется скрываться от высочайшего гнева.
– А есть ли у вас где пересидеть время в безопасности? – деловито спросил Траханиотов.
– Буду проситься на постой к Якову Окинфову – младшему сыну князя Лексея. Он имеет собственный дом в Вышеграде, а я с ним дружен был…
– И думать о том забудь! – категорично рубанул ладонью воздух князь Петр. – Лексей Окинфов царовым указом определен третьим воеводой в полк Правой руки. Он сейчас нос дерет, загордился – от него помощи ждать нечего. И живет он как раз там, куда ты прятаться хотел, – в сыновом вышеградском доме. Самого сына его, Якова, не знаю, но только вряд ли тот против отца пойдет – не то сейчас время, чтобы внутри рода смуту разводить! Не обижайся, может, этот Яков и друг тебе был, но только соваться к нему теперь, после того как царово величие уже не словами, а делами волю свою явило. – не след, ох не след!
– Тогда… – Михаил подумал. – А князь Воротынский в каком полку воеводой – записан?
