— Интересно, — задумчиво произнесла графиня, — а что будут делать луситы, когда закончат переговоры? Ведь они не смогут подняться обратно по Омоле. Выше по течению река скована льдом.
— Насколько мне известно, корабли тоже спустятся к морю, но по правому рукаву дельты, и пойдут потом не на восток, а на запад. По всей видимости, они переждут зиму в южных портах. А освобожденным пленникам и части воинов для их охраны придется возвращаться домой пешком. Впрочем, на ладьях для них все равно недостаточно места.
— Разутыми и раздетыми — в луситскую зиму?
— Не все содержимое трюмов ладей предназначено для выкупа. Часть пойдет на то, чтобы хоть как-то одеть и обуть освобожденных. Кстати, если одежда будет куплена на местном базаре, то некоторым из них могут достаться их собственные вещи, некогда сорванные с них степняками.
— И все же это сопряжено с большими неудобствами. Не проще было отложить посольство до весны?
— Полагаю, те, ради кого оно организовано, предпочли бы идти домой босиком по снегу, нежели оставаться еще на несколько месяцев рабами кочевников. К тому же к весне многие из них были бы уже распроданы работорговцам и увезены на восток.
Графиня почувствовала стыд за свое «рациональное» предложение подождать до весны; ведь и сама она не стала поступать так же, а пустилась в путь, едва узнав о постигшей принца беде.
Этот разговор происходил снаружи их временного жилища. Внутри делать было нечего, но и далеко отходить от шатра Элина обоснованно опасалась. В данный момент она наблюдала за мальчишкой, гарцевавшем вдоль окраины стойбища. Тому было лет десять, но он весьма уверенно держался в седле, и жеребец, судя по всему, молодой и горячий, повиновался ему. Несмотря на юный возраст, на поясе у мальчишки висела сабля, хоть и укороченная, но все же вполне настоящая, способная убить человека. Элина улыбнулась, вспоминая себя в этом возрасте. Однако здесь, похоже, подобное не было экзотикой — конечно, среди детей мужского пола.
— Вот потому я и говорю, что мы должны благодарить судьбу, остановившую кочевников у Хурлуцкого моря, — сказал Эйрих, словно прочитав ее мысли. — Дело даже не в том, что они весьма многочисленны. Дело в подходе. На Западе воин — это профессия, а здесь — половой признак. В степи мужчина и воин — синонимы. Конечно, им не хватает стратегических построений военной науки, они сражаются по-варварски, налетают с визгом и гиканьем большой толпой, имея как минимум трех-пятикратное преимущество в численности; грамотно организованная оборона опытных, не склонных к панике бойцов способна серьезно их сконфузить. И все же мне бы не хотелось наблюдать битву между западными армиями и степными ордами.
Наконец на третий день за ними явился посланец от хана. Эльф в последний момент оробел и хотел остаться в юрте, но степняк сделал властный жест, приказывая всем троим следовать за ним, оставив при этом в юрте оружие.
И вот, пройдя между потрескивающими и чадящими факелами, Элина с любопытством вступила под полог огромного шатра. В нос шибануло вонью немытых тел, прогорклого масла и перебродившего кислого кобыльего молока. После ясного солнечного утра снаружи внутри казалось совсем темно; но наконец глаза Элины привыкли к тусклому свету масляных плошек, и она смогла рассмотреть грозного степного повелителя, власть которого признавали на территориях, в несколько раз превышавших по площади крупнейшее из королевств Запада.
Перед ней на алой подушке, скрестив ноги в остроносых войлочных сапожках, сидел старый жирный степняк с выбритой наголо непокрытой головой. Он был облачен в расшитый золотом парчовый халат, препоясанный золоченым же поясом с пышными кистями. К поясу была прицеплена внушительных размеров сабля в украшенных драгоценными камнями ножнах. Глядя на этого обрюзгшего старика, трудно было поверить, что некогда он был могучим и грозным воином, бесстрашно скакавшим во главе своего тумена и не раз первым врубавшимся во вражеский стан; в те годы удар его сабли способен был развалить человека надвое до седла. Теперь Курибай извлекал оружие из ножен лишь для того, чтобы перед своим шатром собственноручно рубить головы заподозренным в нелояльности нойонам; на это у него сил еще хватало.
По левую руку от хана на подушке поменьше восседал его сын Судэбай, а по правую — приближенный воевода Бахтакыр. Эти двое ненавидели друг друга; хану это было прекрасно известно и полностью его устраивало — он видел в этом гарантию собственной безопасности и не упускал случая подлить масла в огонь. То, что собственного сына он посадил лишь по левую руку, а безродного Бахтакыра, возвысившегося из простых кочевников благодаря военным талантам
— по правую, было одним из таких штрихов. По обе стороны от врагов стояло по телохранителю с обнаженной саблей, а чуть ближе к вошедшим, между ханом и воеводой, на покрывающей пол циновке примостился толмач.
Хан вяло шевельнул рукой, приказывая чужеземцам не подходить ближе и садиться. Те опустились на циновку, скрестив ноги. Курибай словно нехотя произнес несколько слов, и толмач открыл было рот переводить (вероятнее всего, на луситский), однако Эйрих уже отвечал хану на языке степняков. Курибай принял это как должное; скорее он был недоволен тем, что двое других путешественников недостаточно грамотны, чтобы говорить на его языке. После обмена несколькими фразами с повелителем степей Эйрих обернулся к своим спутникам.
— Хан хочет, чтобы мы рассказали ему про свои страны, — произнес он, мешая тарвилонские и луситские слова, причем произнося последние с жутким западным акцентом — должно быть, в расчете, что эльф его поймет, а толмач
— нет. — Я сказал, что Эрвард из Тарвилона, а Йорен — из Столенхейма. Пусть каждый из вас говорит на своем родном языке, я буду переводить.
Элина мысленно улыбнулась — настолько мало недотепа-эльф походил на жителей Столенхейма, суровой и холодной страны на северозападе континента, края метелей, свинцовых валов, разбивающихся о прибрежные скалы, могучих снежноволосых и льдистоглазых воинов и протяжных героических саг, воспевающих битву и месть. Следом, однако, она удивилась подчеркнутому слову «родном»; неужели Эйрих знает еще и эльфийский? Тогда почему он скрывал это прежде?
Хан довольно долго говорил с Эйрихом и, похоже, остался удовлетворен беседой; затем он обратился к Элине. Курибая интересовали самые разные вещи
— климат Тарвилона, качество дорог и количество городов, из каких классов состоит население и какие налоги взимаются с каждого (Элина и сама толком не знала ответа на последний вопрос, как и на ряд других, касавшихся хозяйства), часто ли случаются неурожаи, с какими странами торгуют тарвилонцы и многое другое. Задал он и несколько вопросов об армии — как бы между прочим, не заостряя на этом внимание и не ожидая особой проницательности от мальчишки; но Элина была начеку и заметно преувеличила мощь тарвилонской армии в своем рассказе.
Затем наступил черед Йолленгела. Элина не без волнения ожидала, достанет ли у эльфа фантазии бойко рассказывать о стране, о которой он ничего не знает. Однако, когда Эйрих обратился к нему с вопросом хана, опасения Элины сменились недоумением: хотя она никогда не слышала эльфийского языка, но была уверена, что вопрос был задан совсем не по-эльфийски. Это была какая-то жуткая и бессмысленная мешанина из западных наречий.
