Действительно, теперь я проснулась до рассвета, поеживаясь даже в мехах; небо, прозрачно розовеющее на востоке, обещало ясный и морозный день. Эх, могла ли я подумать год назад, что в такую погоду, когда в йартнарских школах отменяют занятия, я не просто высуну нос на улицу, а буду проводить там целые дни… Замотав лицо шарфом, я двинулась вперед.
Днем я дважды видела в поле следы йитлов, а затем мне попался и сам зверек; я выстрелила из пистолета, но не попала. Лучше бы, конечно, стрелять из арбалета — и бесшумно, и стрелу можно подобрать и использовать снова, но хоть я и тренировалась, готовясь к побегу, в обращении с этим оружием у меня все еще было слишком мало опыта. Впрочем, что уж рассуждать, что лучше, — все равно промазала… Зато вечером в занесенных снегом кустах мне удалось подстрелить большую серую птицу неизвестной мне породы. У нее оказалось всего две ноги, и я почувствовала себя оскорбленной в лучших чувствах, заполучив вместо четырех вкусных ножек вдвое меньше. Впрочем, птица была отменно жирной; кажется, она даже летать толком не умела, только перепархивать с места на место. Я ощипала и зажарила ее над костром; кажется, я уже говорила, какой из меня повар, но в тот вечер наполовину пережаренное, наполовину сырое мясо показалось мне вершиной кулинарного искусства, и не в последнюю очередь потому, что было горячим.
Ночью я проснулась, охваченная непонятной тревогой, и почти сразу поняла ее причину.
Издали доносился тоскливый протяжный вой; трудно было определить направление — казалось, он шел отовсюду. Твурки. В Глар-Цу они тоже водятся. И, должно быть, в это время года они голодные… Я, наверное, около получаса вслушивалась в эти замогильные завывания, но ближе они не становились, так что я наконец снова уснула.
Третий день пути тоже выдался отменно холодным, и, что понравилось мне еще меньше, твурки выли даже и днем, чего их ранайские сородичи себе не позволяли. Когда же они спят, черт их побери? К вечеру небо заволокло тучами, пришедшими с севера, и, похоже, стало теплее, но меня это не обрадовало, ибо сырой ветер, швырявший в лицо снежную крупу, с лихвой компенсировал подъем температуры.
Четвертый и пятый дни были отвратительны. Кто бы мог подумать, что я зимой буду проклинать потепление… И тем не менее снег сделался липким и рыхлым одновременно, даже на лыжах идти по нему было тяжело, я то и дело проваливалась. Наверное, задень я проходила от силы пять-шесть миль. Утром пятого дня мне удалось ранить йитла, и я целый час гналась за ним по снегу по кровавому следу, а когда наконец настигла, он оказался старый и тощий. Стоило тратить время и силы… Я еще несколько раз слышала твурков, причем уже ближе, а ночью проснулась от воя, звучавшего, казалось, прямо на пороге палатки. Я до самого утра не сомкнула глаз, сжимая рукоять пистолета, а на рассвете, выйдя из палатки, увидела недалеко от кострища следы. Большие следы. Куда больше, чем положено иметь приличному твурку.
«Для ходьбы по рыхлому снегу животным нужны широкие лапы, — сказала себе образованная я. — Это ничего не говорит о размерах самих зверей».
Слегка подморозило, и идти стало легче. Хотя иногда лыжа с хрустом проламывала тонкий наст и приходилось вытаскивать ногу из снежной ямы, в целом я набрала неплохой темп и надеялась к вечеру перебраться через Дар-лан-Уге — Черную Реку. Правда, ничего, кроме морального удовлетворения, мне это не обещало — ближайшим дангом выше по течению был тот самый Рудогай, и по понятным причинам сворачивать туда я не собиралась, к тому же для меня это был бы изрядный крюк. Ниже по течению также был какой-то данг, но еще дальше. Пока же я шла по лесу, поглядывая по сторонам в поисках возможной добычи. Но, как выяснилось, не я одна.
Первое завывание я услышала незадолго до полудня. На сей раз его направление прослеживалось четко — оно звучало сзади и не очень далеко. Почти сразу на этот вой отозвались слева и справа. У меня возникло нехорошее ощущение, что меня окружают. Тут же я сказала себе, что это глупости, я не какой-нибудь отбившийся от стада йирлог и вообще, твурки, конечно, нападают на аньйо, особенно в голодные зимы, но здесь, в краю отважных воинов и опытных охотников, должны их бояться. А если что, я здесь не одна — нас четверо, вместе с двумя стволами пистолета и одним арбалетом. Сказав себе это, я сбросила поклажу на небольшой полянке среди лапчатых хвойных деревьев — дальних родичей ранайских кейолнов — и отправилась рубить ветки. «Даже пятеро», — подумала я, глядя на топорик. Но пока я грелась у костра, кипятила воду и размачивала в ней сухари, меня не оставляло ощущение, что из-за пушистых серо-голубых ветвей за мной пристально наблюдают. Мне мерещились какие-то тени, скользящие между деревьями, скрип шагов по снегу — или у меня просто разыгралось воображение из-за пляшущих языков пламени и потрескивания веток в костре?
Что ж, если в лесу кто и прятался, огня он боялся. Однако стоило мне встать и присыпать снегом остатки костра, как я утратила это преимущество. Я прямо-таки спиной чувствовала недоброе внимание и невольно ускоряла темп, хотя и до этого отнюдь не плелась. Но это помогало плохо — еще несколько раз я слышала зловещую перекличку хищников, с каждым разом все ближе. Я решила пугануть их и, разрядив один из стволов, чтобы не тратить пулю, выпалила холостым в воздух. Откуда-то с ветки посыпался снег и возмущенно каркнула птица в вершинах деревьев. Потом все стихло. Я перезарядила пистолет, некоторое время прислушалась, потом успокоенно пошла дальше, усмиряя дыхание после предыдущей спешки. И вдруг даже не вой, а какой-то утробный рык — злобы, голода, предвкушения — раздался у меня прямо за спиной. Я резко обернулась, готовая стрелять, но деревья по-прежнему скрывали от меня врага. Еще раз палить наугад означало впустую разрядить оружие. И тогда я побежала.
Большинство опасных для жизни зверей бегают быстрее аньйо. Но лыжи, особенно по насту, — а за несколько часов мороза он окреп, — увеличивают шансы бегущего. К тому же излюбленная тактика твурков — если жертва не совсем беспомощна, не нападать, прежде чем преследуемый не будет вымотан долгой погоней… Вой и рык то слева, то справа подхлестывали меня. Но не думайте, будто меня подгоняла паника. Не скрою, мне было страшно, но я четко понимала, что главное — выбраться из леса на открытое пространство, где дальнобойное оружие даст мне бесспорное преимущество. Меж тем уже вечерело и вдобавок снова повалил снег, ухудшая и без того плохую видимость. У меня возникло и стало крепнуть подозрение, что я вовсе не бегу к реке, а петляю по лесу и так и буду кружить, пока не упаду без сил. Я упорно твердила себе, что это чушь, что я постоянно выбираю впереди следующее дерево в качестве ориентира, а значит, не могу сбиться с курса…
Внезапно лыжа наткнулась на присыпанную снегом корягу, и я упала на колено и левую руку. Правую я успела подогнуть, иначе стволы пистолета забились бы снегом. И в тот же миг я не столько даже услышала, сколько почувствовала движение за спиной. Я выстрелила назад, не целясь, фактически не видя своего врага, и лишь в следующее мгновение разглядела, как что-то большое и мохнатое шарахнулось назад за деревья, в снежную пелену. Тонкий скулящий визг звучал музыкой в моих ушах. Есть! В снег вплавились кляксы крови, казавшиеся черными в умирающем вечернем свете.
