Небо прояснилось лишь спустя два дня. Первые просветы, впрочем, появились еще накануне, позволив убедиться, что мы плывем хотя бы не на юг. Ветер снова сносил нас к востоку, и мы, хотя и поставили парус, периодически помогали себе веслами, выгребая в нужном направлении. Затем мы какое-то время наслаждались южным ветром, но это продолжалось недолго, ибо с утра седьмого дня он все больше свежел, крепчал, поднимая темно-синие волны и вспенивая их гребни. Низкие борта пирог то и дело захлестывало водой, и нам приходилось все время вычерпывать ее чашками из скорлупы кура, которые мы обычно использовали для питья. При порывах ветра мачта угрожающе кренилась, заставляя носы лодок зарываться в волну. Нам пришлось сначала уменьшить площадь паруса, отвязав один его край, а потом и вовсе обмотать лоскутное кожаное полотнище вокруг мачты. Ночь с седьмого на восьмой день была бессонной — попробуйте уснуть, когда вас регулярно окатывает морская вода! К тому же мокрые, на ветру, мы дрожали от холода: одеяла и мой камзол, разумеется, промокли насквозь и не могли служить защитой. Восьмой день был настоящей пыткой; измученные бессонницей и качкой, мы продолжали вычерпывать воду, фактически сидя или стоя в ней. Тростниковые стволы угрожающе скрипели, сдвигаясь друг относительно друга в своих веревочных путах. А ведь, по меркам больших кораблей, это был не настоящий шторм, просто сильный ветер… Единственным способом отдохнуть было привязаться к мачте и немного подремать в таком положении. Чудо, что никто из нас не свалился от усталости за борт. Но хоть весь наш груз и был привязан, мы потеряли один из кувшинов с водой — как видно, ослабли размокшие веревки.
Лишь на девятый день ветер спал до умеренного, но у нас уже не осталось сил даже на то, чтобы поставить парус. Полдень этого дня застал нас спящими вповалку в пирогах и на настиле.
Проснувшись, я вытащила левое крыло из-под пристроившегося на нем Нэна и некоторое время махала им, восстанавливая кровообращение. Был штиль; синяя морская гладь играла ослепительными солнечными искрами. Прищурившись в сторону солнца, я поняла, что пропустила полуденные измерения, и выругала себя за это, но без особого энтузиазма. Хотелось пить. Я дотянулась до привязанного у мачты кувшина, вытащила деревянную пробку и огляделась в поисках чашки. Но та, как видно, давно уже плавала по морю отдельно от нас, так что я, наклонив кувшин, сделала несколько глотков прямо из горлышка. Вода была теплая, но так было даже лучше — оторваться от холодной было бы труднее. Наши запасы и так были рассчитаны на скромное потребление, а теперь с потерей кувшина…
Завозился, просыпаясь, кто-то из парней. Ийхэ, свернувшаяся калачиком в обнимку с мачтой, заморгала, села, сладко потягиваясь, потом улыбнулась — не то мне, не то солнцу, не то нам обоим сразу. И вдруг, не успела я улыбнуться в ответ, выражение ее лица резко изменилось: рот испуганно открылся, распахнувшиеся глаза уставились на что-то за моей спиной.
Я мгновенно обернулась. В первый миг я ничего не заметила, ослепленная сверканием солнечных бликов, но затем различила бледно-сиреневый плавник, стремительно скользивший над водой по направлению к нам.
— Рэтэ-чу! — крикнула Ийхе, обретя наконец дар речи. По-ранайски эти морские хищники называются морьйалами. Неграмотные аньйо считают их рыбами (и нгарэйху не исключение — «чу» значит «рыба»), но морьйалы только внешне похожи на рыб, а на самом деле они, как и мы, дышат легкими и вскармливают детенышей молоком. Еще от рыб их отличает хвост — горизонтальный, а не вертикальный. Прежде я никогда не видела их, даже в виде чучела, но не раз читала в книгах о путешествиях и географических открытиях про «наводящий ужас сиреневый плавник». Морьйалы не так зубасты, как йаргарры, и по размерам уступают наиболее крупным из них, зато намного умнее этих рыб.
От крика Ийхэ мигом проснулись остальные. Те, что спали на настиле, шарахнулись к мачте, инстинктивно убирая руки и ноги подальше от края плота. Буквально в считанных локтях от нас плавник вдруг ушел в воду, и я успела заметить в прозрачной глубине длинное, не меньше десяти локтей, тело, скользнувшее под плот. Мы в первый момент замерли, потом принялись оглядываться, ожидая, где плавник покажется снова.
Но плавника нигде не было.
— Должно быть, в глубину ушел, — сказал Тонх после недолгого ожидания.
— А по-моему, он прямо под нами, — возразил Нэн, приглушая голос.
— Сколько он там может сидеть? — скептически фыркнул Тонх. — Приплыл, увидел, что тут только несъедобное дерево, и уплыл.
— Столько, сколько нужно, чтобы с дерева свесилось что-нибудь съедобное, — усмехнулся Нэн.
— Да брось ты, у рыбы на такое ума не хватит.
— Он не рыба… — начала объяснять я, но тут Тонх, желая проверить свою гипотезу, нагнулся над краем пироги, пытаясь увидеть, что делается в воде под настилом.
И в тот же миг кораблик содрогнулся от мощного удара снизу, пришедшегося в правую пирогу, — как раз из нее и выглядывал Тонх.
Крик вырвался разом из нескольких глоток, и моя была не исключением. Те, кто стоял или сидел в недостаточно устойчивой позе, потеряли равновесие и полетели на трубки настила, на дно пирог или в воду. Я услышала минимум пару всплесков, но, возможно, некоторые слились в один. Но мне было не до того, чтобы считать всех упавших. Я видела, как кувыркнулся через борт Тонх; сейчас он бултыхался между пирогами, пытаясь ухватиться за скользкий от воды край настила.
Мы с Нэном находились к Тонху ближе всех. И, перегнувшись через край, протянули ему руки; он вцепился в них мертвой хваткой, и мы потащили его вверх. Но не так-то это легко — рывком выдернуть из воды здорового парня, даже вдвоем! Быстрее, чем мы втаскивали его, из глубины к нам приближалось бледное веретенообразное тело—я видела, что оно мчалось словно шутиха. И все-таки мы почти успели. В тот миг, когда поверхность воды с шумом вспорол бутылкообразный сиреневый нос и раскрылась зубастая пасть, способная без особого труда раскусить аньйо пополам, Тонх уже уперся одним коленом в край настила, а вторую ногу старался задрать как можно выше. Но в этот момент его мокрая рука вдруг соскользнула с моего предплечья, сразу же сорвалось колено — и, хотя я успела перехватить его за запястье, ноги Тонха ухнули прямо в пасть чудовищу.
Однако прежде чем морьйал успел сомкнуть челюсти, откуда-то сбоку метнулось весло, втыкаясь между зубами у самого основания пасти. Раздался хруст разгрызаемого дерева. Мы с Нэном снова рванули изо всех сил и повалились навзничь; между нами грудью и пузом на стволы шлепнулся Тонх, застонав от боли. Я тоже морщилась — ушибла при падении крылья. Где-то вне поля нашего зрения морьйал с плеском вновь ушел в воду.
— Цел? — спросил Нэн, садясь на плоту.
— Да вроде… — Тонх, как некую диковину, разглядывал собственные ноги, которых было по-прежнему две, и недоверчиво шевелил пальцами. Цел он был, впрочем, не совсем — чуть выше левой лодыжки сверху и снизу обнаружились две довольно глубокие раны, и кровь, смешиваясь с водой, стекала на мокрые стволы настила.
— Весло из-за тебя потеряли, — сердито сказала Ийхэ. Я взглянула на нее; девушка держала в руках обломок, точнее, огрызок весла. К счастью, пара запасных весел у нас с собой была. Так, значит, это она успела сориентироваться быстрее остальных и проделала то, что требовало ловкости и смелости одновременно! Я с усмешкой оглядела парней; я знала, кое-кто из них был против того, чтобы брать в команду девчонку. Я — другое дело, я — богиня, а вот Ийхэ… Вот так-то, носатики!
