Впрочем, посреди открытого моря не стоило обострять противоречия.
— Ладно, все хорошо, что хорошо кончается, — сказала я примирительно.
— Ничего еще не кончилось, — хмуро возразил Нэн, указывая на розовые лужицы между стволами. Кровавая вода, несомненно, просачивалась вниз. — Он учуял кровь, теперь он точно не уйдет, — констатировал юноша и добавил: — Возьмите копья.
Мне не очень понравилась командирская интонация — все же не он был здесь капитаном, — но распоряжение было разумным, и я не стала возражать.
Несколько парней нацелились копьями в разные стороны, держась за мачту; остальные крепко ухватились одной рукой за борта пирог, готовясь нанести удар оттуда. Я не умела обращаться с копьем, но на всякий случай держала наготове шпагу. Снова потянулось невыносимое, как тонкий звон струны, ожидание. Мы ждали атаки каждое мгновение, и все же она пришла неожиданно. Удар пришелся прямо в настил; на сей раз все держались крепко, и никто не упал, но мне не понравился треск, который я услышала. Пожалуй, такими темпами эта туша разнесет корабль… Нгош наугад ткнул копьем в воду — с опозданием и явно без особой надежды на успех; остальные даже не пытались.
— Так мы его не достанем, — мрачно изрек Нэн. — А он нас может.
— Надо его выманить под удар, — сказала я.
— Как? — усмехнулся Нэн. — Есть желающие сунуть ногу в воду?
— Зачем ногу? — возразила я. — У нас еще остался кусок копченого мяса.
— Последний, — напомнил Нгош.
— Корабль у нас тоже последний, — заметила я, снимая крышку с корзины. Нэн насадил мясо на копье. Выглядел кусок явно скромно для такой здоровой твари.
— Не знаю, любит ли рэтэ-чу копчености… — произнес он с сомнением.
— У нас есть свежая кровь, — напомнил Тонх. Он чувствовал себя виноватым и изо всех сил старался быть полезным. Нэн кивнул и несколько раз провел насаженным на копье куском мяса по его раненой ноге, затем скомандовал остальным:
— Идите сюда и приготовьтесь. — Он дал понять, что собирается опустить копье между лодками со стороны кормы, туда же, откуда мы вытащили Тонха.
Трое парней встали у края настила, по двое — в каждой пироге. Я, Ийхэ, тоже владевшая шпагой лучше, чем копьем, и, по моему настоянию, раненый Тонх остались на плоту за спинами охотников. Нэн опустил наконечник в воду. Я видела, как под коричневой кожей его руки напряглись мускулы, превратившиеся в сжатую стальную пружину, готовые к молниеносному удару.
На сей раз ждать пришлось недолго. Дразнящий запах крови сделал свое дело. Снова из воды взметнулась коническая морда с разинутой пастью, и в эту-то пасть, в жадно отверстую глотку, Нэн со всей силы всадил свое оружие вместе с приманкой. Копье слева вонзилось в белесое сводчатое нёбо хищника, копье справа воткнулось в лишенный ноздрей нос (ноздри у морьйалов на затылке), нгарэйху с пирог тоже нанесли свои удары; звук был такой, как будто палками били по туго набитому мокрому мешку. Брызнула кровь; морьйал издал свистяще-щелкающий звук, мотнул головой влево, сомкнул челюсти, с треском ломая застрявшие в пасти копья, — я успела разглядеть, что еще один каменный наконечник торчит у него из глаза, — и ушел в глубину. Еще несколько секунд мы видели, как он скользит вниз в толще воды; тянувшийся за ним багровый след казался дымом.
Теперь надо было заняться ногой Тонха. Я порезала на полосы часть рубашки Каайле (ту, со спины, которую все равно следовало вырезать, если я собиралась носить эту рубашку сама) и перевязала раны — этому меня отчим тоже научил. Сквозь повязку проступили два пятнышка крови, побольше и поменьше, но дальше они не разрастались, и я решила, что принятых мер достаточно. Тонх сказал, что это все ерунда, что в детстве он как-то рассадил ногу до кости об острый осколок ракушки. Он продемонстрировал шрам на подошве в качестве доказательства, но я велела ему не хорохориться и не напрягать пострадавшую конечность, пока раны не затянутся. Тем не менее грести он сел вместе с остальными, ибо все эти события никак не избавляли нас от необходимости продолжать путь на север.
Штиль вынудил нас грести остаток этого дня и весь следующий. Измерив в полдень широту, я выяснила, что мы находимся между двадцать второй и двадцать четвертой параллелями — не так хорошо, как по идеальному сценарию, но заметно лучше, чем по наихудшему. Я рассчитывала, что мы достигнем земли дня через три-четыре, даже если придется и дальше грести, — а если подует ветер, и того быстрее.
И ветер действительно подул. Вот только он был встречный.
Может быть, настоящий моряк на настоящем корабле шел бы галсами и в таких условиях. Даже наверняка. Но нам оставалось лишь свернуть парус, сжать зубы и грести.
Когда на следующий, двенадцатый, день я измерила широту, получилось, что за сутки мы не продвинулись. А с учетом возможной ошибки измерений, может быть, нас даже отнесло назад.
Припасы еды к этому времени уже кончились, мы целиком зависели от рыбной ловли, проходившей с переменным успехом. Я уже не брезговала сырой рыбой, которая оказалась не такой уж плохой на вкус. Но гораздо хуже было то, что, с учетом потерянного кувшина, у нас на исходе была вода.
Вдобавок ко всему северный ветер нес плохую погоду. По небу проплывали облака и даже тучи, пока, правда, не в таком количестве, чтобы лишить нас возможности ориентироваться. И становилось ощутимо холоднее. Все-таки в Северном полушарии была зима, и ветер донес ее зловещее дыхание и до тропиков. Мне-то, всю жизнь прожившей за пятидесятой параллелью, было еще ничего, тем более что у меня была одежда, а вот нгарэйху по ночам мерзли даже под одеялами.
И еще меня беспокоила нога Тонха. Конечно, мгновенно такие раны не заживают, но было даже не похоже на то, что они затягиваются. Напротив, они воспалились, и лодыжка начала опухать. При движении из них все еще сочилась кровь. Я уже извела на повязки оба рукава рубашки и смирилась с мыслью, что придется извести ее всю. Но что толку в простой ткани, к тому же не очень чистой? Вот если бы приложить к ране мазь или целебные травы… Увы, у нас не было ничего подобного. Наверное, это была моя вина — мне следовало подумать об аптечке, отправляясь в плавание. Хотя сама я все равно не разбираюсь во всяких снадобьях, пришлось бы просить помощи у Чахи…
Тринадцатый и четырнадцатый дни не принесли перемен к лучшему. Ветер все так же дул в лицо, рябил волны, срывал с весел холодные брызги. Солнце все чаще скрывалось за тучами. Мы активно работали веслами, стараясь согреться, но от этого усиливалась жажда, а рацион воды был урезан до минимума. Некоторые нгарэйху уже чихали и кашляли. Спали, сбившись в кучу, чтобы согреть друг друга. Самой лучшей печкой был Тонх, но радоваться тут было нечему: его раны загноились, и у него начался жар. Обычно у дикарей раны заживают лучше, чем у нас, избалованных цивилизацией аньйо, но, как видно, все дело было в зубах морьйала. Зубах, между которыми гнили остатки съеденной рыбы. Теперь этот трупный яд отравлял кровь Тонха, и мы ничего не могли поделать.
