— Не роскошный, зато свой! А там все чужое. Не, не надо мне такого счастья…
— Как знаешь, — пожала я плечами и вернулась к более практическим материям: — А как ты деньги-то взять собираешься? Ведь хозяева ночью у себя будут?
— Ну, может, и в кабак пойдут, хотя это жалко было бы — часть звяков потратят… Но если у себя, они ж дрыхнуть будут. Мы поздно пойдем.
— Не разбудишь?
Он посмотрел на меня с видом оскорбленной гордости.
— Когда трубочистом работал — ни разу не разбудил! А я тогда совсем пацаном мелким был, никакого опыта, страх один.
— А животные? Они же тебя учуют, шум поднимут.
— Ха! Да мимо них за день столько народу проходит! Одним больше, одним меньше…
Я немного помолчала.
— Сегодня ночью? — спросила я наконец.
— Лучше бы, конечно, завтра, тогда у них в загашнике больше будет. Но, говорят, они завтра уже уезжать собираются. Так что сегодня.
Я задумалась. В первую очередь меня беспокоила практическая сторона дела — не слишком ли велик риск, особенно в свете этого нового старого закона. Впрочем, я понимала, что основной риск берет на себя Нодрекс — если мне придется всего лишь, как он выразился, «стоять на стреме», и поймать меня и доказать мое соучастие будет не так-то просто, тем более при строгости формальной процедуры, принятой в имперских судах. И лишь затем я озаботилась более тонкими материями. Действительно ли я, приемная дочь королевского палача, бывшая школьная отличница, готова стать воровкой? До сих пор все мои столкновения с законом, включая убийство стражников, носили характер самозащиты. Меня несправедливо преследовали и не оставляли мне другого выхода. Но теперь я собираюсь взять деньги, украденные у владельцев зверинца, не сделавших и не собиравшихся делать мне ничего плохого… Но разве у меня сейчас есть другой выход? Разве я знаю другой способ достать деньги, и разве я не потеряла уже совершенно бездарно черт знает сколько дней, в то время как пришельцы, быть может, готовятся к отлету? Почему в мире, где аньйо с репутацией честных торговцев могут продать меня в рабство или обманом выманить драгоценность, где я должна прятать свои крылья, словно одно обладание ими делает меня преступницей, — почему одна лишь я должна проявлять щепетильность? Нет, добрые аньйо, к черту! Вы этому меня научили.
— Сегодня так сегодня, — согласилась я.
Мы попили чаю и легли спать, чтобы проснуться в середине ночи.
То есть проснулся, конечно, Нодрекс и растолкал меня; я спала так же крепко, как и всегда, и никакие тревожные сны мне не снились.
При свете Лийи мы спустились на прибрежный песок — море было удивительно спокойным, — и зашагали в город. За исключением единственной луны (Лла уже успела зайти), никакого освещения в Далкруме, во всяком случае, в этой его части, не было, но моего товарища это не смущало. Вскоре район доков остался позади, и мы шли по погруженным во мрак улицам. В какой-то момент мне показалось, что звук наших шагов раздвоился, и в тот же миг Нодрекс, схватив меня за руку, увлек в глубь темной подворотни. Через пару минут мимо прошел ночной патруль — трое стражников с мечами; лунный свет тускло блестел на их шлемах.
Наконец мы подошли к площади, на которой остановился передвижной зверинец. Она находилась на окраине; мои глаза, привыкшие к темноте, различали над крышами очертания расположенной рядом городской стены.
Как видно, разместиться на площади ближе к центру стоило дороже, хотя это не сильно увеличило бы приток посетителей — слух о зверинце и так быстро распространился по всему городу. На площадь выходило три улицы: по одной пришли мы, вторая уводила в другом направлении практически под прямым углом к первой, а третья, с другой стороны площади, шла в сторону стены и, видимо, кончалась тупиком. В вершине прямого угла, принадлежа, таким образом, сразу двум улицам, находилась какая-то лавка или, может быть, дневная харчевня; сейчас ставни и дверь этого заведения были на замках. Если смотреть сверху, это здание представляло собой не квадрат, а пятиугольник — тот угол, что должен был впиваться в площадь, был срезан; именно в этой пятой стене находился вход, а над ним — плоский деревянный навес, поддерживаемый резными столбиками. Фургоны зверинца стояли на площади кольцом, сцепленные друг с другом; их борта были опущены до земли, отрезая любителям посмотреть животных на дармовщинку возможность пролезть под повозками. Как раз напротив дома с навесом, между двумя фургонами, поставленными задом друг к другу, был оставлен проход, перекрытый самыми натуральными воротами: их створки были привешены на петлях к задним стенкам фургонов. Сейчас ворота, очевидно, были заперты изнутри.
— Влезешь туда, — прошептал мой сообщник, указывая на навес. — Оттуда видны и улицы, и лагерь. Если что — просигналишь мне вот этим, махнешь в ту сторону, где опасность… не, лучше в обратную, чтоб точно не засекли. — Он протянул мне осколок зеркала.
Лийа освещала стену с навесом достаточно ярко, но ведь она осветит также и меня?
— Будешь лежать на навесе — тебя снизу не заметят, если только специально не искать, — уловил мои сомнения Нодрекс.
Я подошла к резным столбикам, окинула взглядом ближайший из них, провела рукой по его тонкой талии. В это сужение как раз было удобно упереться ногами, перехватывая руки со столбика на край навеса. Даже учитывая, что я еще не восстановила форму, влезть большого труда не составляло.
— Я подсажу, — пообещал мой спутник.
— Сама справлюсь.
Все же он постоял внизу, пока я карабкалась наверх. Убедившись, что я благополучно заняла наблюдательный пост, он снял туфли и беззвучной тенью двинулся к повозкам.
Какое-то время он возился, стоя на коленях возле угла одной из повозок, — очевидно, расцеплял крепеж, удерживавший борта в опущенном положении. Наконец Нодрекс приподнял дощатый борт — тот слегка скрипнул — и скользнул под фургон. Через некоторое время я увидела его уже внутри кольца повозок. Со своей позиции я видела не весь лагерь — для этого я находилась недостаточно высоко, — а лишь дальнюю его часть; именно в этой части располагалась пара вагончиков с окнами, отличавшихся своим видом от прочих глухих фургонов и служивших, по всей видимости, жилищем и складом инвентаря для хозяев зверинца. Нодрекс подошел к левому вагончику и какое-то время колдовал над дверью, затем очень медленно и осторожно потянул ее на себя; как он ни старался, короткий жалобный скрип все же вырвался, и я услышала еще какие-то приглушенные звуки — должно быть, завозилось спросонья одно из животных. Самих клеток со зверями я не видела — внутренние стенки фургонов, где они размещались, раскрывались лишь во время приема посетителей. Нодрекс замер, но затем, осмелев, просунул голову в щель — причем не на высоте своего роста, а пригнувшись практически к полу стоявшего на колесах вагона. Убедившись, что все спокойно, похититель забрался внутрь.
Отсутствовал он довольно долго. Я понимала, что, хотя вагончик был и невелик, действовать приходилось в темноте и с крайней осторожностью, однако все равно начала тревожиться. Впрочем, признаюсь честно, сердце мое с самого начала билось быстрее, чем следует. Навес, на котором я лежала, был на самом деле слегка наклонным, так что мои ноги оказались несколько выше головы, но, подперев подбородок руками, я ликвидировала это неудобство. Периодически я крутила головой влево и вправо, проверяя прилегающие улицы, но там было по-прежнему пусто. Со стороны зверинца время от времени доносились то пыхтение и возня, то сонное урчание, но все эти звуки были негромкими и, очевидно, привычными владельцам, так что вряд ли могли их разбудить. И все же, чем дольше торчал в вагончике Нодрекс, тем больше у меня крепла уверенность, что вот сейчас какому-нибудь зверю приснится кошмар и он издаст трубный крик…
