— Ну, как насчет отпечатков?
— Знаете, она совершенно чистая, никаких следов, — не без легкого смущения сообщил следователь,
— А вот это уже интересно, — оживился Кин. — Как вы себе это представляете?
— Очень просто. Предположим, он в последний раз перезаряжал оружие на местности, соответственно, в перчатках.
— У него был еще боезапас?
— Да, три обоймы в ящике стола, еще одна в кармашке кобуры. Он получил пять обойм на позапрошлой декаде, я проверил, все сходится.
— Значит, Гронски получил запас обойм со склада в перчатках, перекладывал их в ящик стола в перчатках и брал оттуда не иначе как в перчатках?
Его ирония поставила Тарпица в тупик.
— Что вы имеете в виду?
— Проверьте остальные обоймы на предмет отпечатков пальцев, тогда поймете сами, — снисходительно посоветовал Кин.
— Хорошо, будет сделано, — уныло пообещал следователь, ссыпал излишки порошка с листа обратно во флакон и убрал дактилоскопические принадлежности в ящик стола.
— Кажется, я понимаю, к чему вы клоните, — после паузы добавил он, укладывая икстер и обойму в коробку. — Возможно, вы правы, инспектор, а я тогда полный болван…
— Всякий может допустить оплошность: и следователь, и преступник. — Кин отпустил глубокомысленную сентенцию в стиле Ронча и встал со стула.
Тяжело задумавшийся Тарпиц остался сидеть, потом, опомнившись, вскочил как подброшенный пружиной.
На протяжении всей беседы Кина интриговал витающий в кабинете еле уловимый изысканный запах. Подойдя к сейфу и наклонившись, он убедился, что тонкий аромат источал стоявший в керамической вазе пучок травы.
— Это для красоты или для запаха? — на прощание поинтересовался Кин, трогая пальцем мягкий оранжевый султан.
— И то и другое, — объяснил Тарпиц. — Видите ли, у меня позавчера был день рождения, коллеги вот принесли букет…
— Что ж, примите мои запоздалые поздравления. В восемь вечера встретимся в сети. Желаю успеха.
— До свидания, инспектор, — сказал следователь и, когда Кин уже взялся за ручку двери, выдавил: — Спасибо за хороший урок.
— Не за что, — бросил Кин через плечо и вышел из кабинета.
У него мелькнула мысль о том, что, когда Тарпиц с его помощью доведет дело об убийстве унтера Гронски до конца, тот вполне может рассчитывать на повышение в звании и должности. Приятный во всех отношениях и неглупый человек, правда, ему недостает опыта и хватки, но это дело наживное. Пускай возглавит отдел после разжалования Наримана и, если хорошо себя зарекомендует, перейдет на работу под началом самого Кина. Полезно иметь в подчинении сотрудника который отлично знает, кому обязан карьерными успехами.
При его появлении сидевший в конце коридора на подоконнике Ронч встал и с хрустом потянулся.
— Надолго же вы с ним засели, — пробурчал он.
— Пришлось крепко поспорить, — объяснил Кин. — Тарпиц отстаивал версию самоубийства.
— Ну и чем кончилось?
— Думаю, мне удалось наставить его на путь истинный, — поскромничал Кин.
Они спустились по лестнице и направились к выходу из административного корпуса. Ронч посмотрел на табло стенных часов в пустынном вестибюле.
— Теперь нам пора любоваться гадючником, уже половина третьего.
— А заодно познакомлюсь поближе с Харагвой, — откликнулся Кин. — Слушайте, Ронч, как по-вашему, что он за человек?
— Ну, по-моему, совсем чокнутый, откровенно говоря. Спятивший на своих фабрах, как и все здешние яйцелобики. Хотя с ним, по крайней мере, можно потрепаться о чем-нибудь еще. Но вы, наверно, спрашиваете не о том, — проницательно добавил Ронч. — Если хотите знать мое мнение, такой убьет — и глазом не моргнет.
— Вот и у меня такое же впечатление, — согласился Кин, надевая шлем и опуская дымчатое забрало.
Сразу по выходе из дверей их обдало крутым жаром. Горячий воздух струился над крышами поселковых домиков, словно по всей седловине разрослись колышащиеся прозрачные водоросли. Щедрое солнечное буйство начинало всерьез угнетать Кина, привыкшего к гораздо более умеренному климату.
— Хочу вам сказать одну вещь по секрету, — шагая рядом с Кином по дорожке, Ронч почему-то заговорил вполголоса, хотя поблизости не было ни души.
— Слушаю вас.
— Вообще-то после Тарпица сегодня со мной говорил Нариман.
Теперь Кин понял, почему его телохранитель так подозрительно долго пробыл в контрразведывательном отделе.
— О чем?
— Речь шла о вас. Прямо скажу, мне этот разговор пришелся не по вкусу, — помявшись, сообщил Ронч и умолк.
— Давайте без обиняков, — попросил Кин. — Мы ведь уже договорились, что все сказанное останется строго между нами.
— Если в двух словах, он выспрашивал, нет ли у вас каких странностей. Такое впечатление, что он считает вас малость того, тронутым. Извините, конечно…
— Вот как? Очень мило, — бесстрастно произнес Кин.
Сразу вспомнилась навязчивая и совершенно неуместная попытка Жианы Буанье зачислить его в разряд своих пациентов. Кин даже не оскорбился, до того примитивно и грязно действовал Нариман, почуявший сгущающиеся над собой тучи. Что ж, даром ему это не пройдет. Если до сих пор за ним числились разного калибра служебные грешки, на которые при случае можно посмотреть сквозь пальцы, то теперь Нариман перешел грань, за которой он с неизбежностью становился личным врагом Кина.
— Я ему честно сказал, что мне даже странно, с чего бы вдруг такие расспросы. Что вы, по-моему, совершенно нормальный, нормальнее некуда.
— Благодарю за комплимент. — Формулировка поставленного Рончем диагноза развеселила Кина.
— Вы бы с ним поосторожней впредь. Он почему-то вас не переваривает. И может крупно напакостить.
Далеко не глупый, но простоватый по натуре симпатяга Ронч мыслил в категориях крошечного гарнизонного мирка, где шеф отдела контрразведки запросто может поломать неугодному человеку судьбу.
— Спасибо за предупреждение, — беспечно отозвался Кин. — Волноваться нет причин, я ему не по зубам.
— Он человек концерна, Кин. Это не шутки. — Всерьез обеспокоенный Ронч наконец воспользовался дарованной ему привилегией обращаться к вышестоящему офицеру по фамилии.
— А я человек Генштаба, дружище, — отбросив благодушие, процедил Кин. — И не Нариману шутить со мной шутки.
Внезапный всплеск раздражения у него вызвал титул, который Ронч простодушно присвоил Нариману. В их ведомстве не положено служить двум богам сразу: если уж работаешь в контрразведке, то не имеешь никакого права кормиться на стороне. В придачу ко всем своим грехам Нариман осмелился преступить и эту заповедь, с потрохами продавшись концерну.
