Кхан размял сфинктерные мышцы ходового сопла и, вытянувшись как струна, сделал на малом ходу несколько кругов по бассейну. Отдохнул он превосходно, пора приниматься за дело.
Вставив компьютерные шунты в гнёзда, он для начала соединился с БарбараКхан. Та ещё спала в своей тесной квартирке, свернувшись калачиком под простынёй.
Ещё раз Кхан проверил цепочку своих рассуждений. Обработав Паттона, этот пси-клон успешно выполнил свою задачу, и надобность в нём отпала. Контролировать её дальше чересчур хлопотно, а оставлять в живых без контроля недопустимо.
Повинуясь воле своего хозяина, проснувшаяся БарбараКхан встала с кровати, побрела на кухню. Порылась в ящике стола, найдя длинный кухонный нож, вернулась в комнату, окинула равнодушным взглядом царивший в ней кавардак: всюду разбросано несвежее бельё, гигиенические прокладки, косметические принадлежности. Она взяла валявшуюся на стуле сумочку, отрезала её тонкий кожаный ремешок и завязала на нём узел, соорудив петлю. Затем, встав на стул, привязала другой конец ремешка к потолочной люстре.
Кхан почувствовал, как тревожно забурлил взбаламученный разум пси-клона, когда петля затянулась на горле. Куцая тень прежней Барбары ещё жила глубоко под спудом, в закоулках подсознания, и она, почуяв неладное, изо всех сил пыталась высвободиться, разжать крепкую хватку чужого сознания.
Из любопытства Кхан чуть ослабил контроль, и до него донёсся сдавленный вопль ужаса и протеста. Бунтующее слабосильное ничтожество собралось в комок, натужилось, тщетно стараясь отторгнуть своего властелина. С тем же успехом прибойная волна могла попытаться обрушить прибрежный утёс.
Некоторое время Кхан забавлялся, постепенно убавляя зажим и предоставляя бьющейся в истерике Барбаре почти полную свободу действий, затем снова брал её в тиски, плющил и скручивал, приводя к полной покорности. Словно бы коралловый червяк, вдавленный брюхом Кхана в ил, копошился под его грузной тушей, а он то приподнимался, то наваливался на добычу всем весом.
Впрочем, он быстро пресытился этой прощальной забавой. БарбараКхан оттолкнула ногами стул, тот упал с резким стуком. Агонизирующее тело закачалось на ремешке, мигом затянувшаяся петля переломила гортанный хрящ. Челюсти клацнули, прокусывая вываленный язык.
До Кхана донеслось эхо дичайшей муки, такой свирепой и многогранной, что заблокировать её оказалось нелегко. Предельно сузив спектр контроля, Кхан удовольствовался режимом наблюдателя и пристально следил за предсмертными корчами пси-клона, особенно заинтересованный тем, как опрастываются кишечник и мочевой пузырь и экскременты стекают по дрыгающимся ногам. Вскоре мозг Барбары, лишившийся притока свежей крови, окончательно погиб; когда её сознание помутилось и угасло, Кхан даже испытал нечто вроде сожаления.
Чтобы добраться до Паттона, пришлось выстроить длинную прихотливую цепочку из пси-клонов. Каждый из них, передав эстафету следующему, подвергался умерщвлению без особых затей. Но то были сплошь самцы, и ощущения юной самки оказались для Кхана внове. Кажется, они даже вызвали в нём некоторую душевную смуту. Да, без сомнения, нечто исподволь разладилось в его психическом устройстве, словно бы между безукоризненно пригнанными движущимися деталями вклинилась досадная случайная песчинка.
Пружинисто оттолкнувшись щупальцами, Кхан поплыл вдоль бортика в дальний конец бассейна, где притулился небольшой продолговатый валун. На его макушке рос миниатюрный садик для медитаций: шесть радужных актиний, три плюмажника, по центру – звездоцвет.
Сосредоточившись на зыблющихся растениях, Кхан предпринял глубокую медитацию, приступая к процедуре очистки зашлакованного сознания. Методично вскрывая слой за слоем, он обнаружил наконец потайную занозу – восхитительное бурное наслаждение, которое БарбараКхан испытала вчера, совокупившись с телом Паттона. Когда она извивалась в оргазме, сладчайшие содрогания её матки привели Кхана в полный восторг. Однако воспоминание пришлось закапсулировать и удалить вместе со всеми его корешками.
Впредь ему надлежало проявлять предельную осторожность и не поддаваться каверзным искушениям. Однако и зарекаться наотрез не стоит, это ведёт к утере ментальной пластичности. Хотя Кхан вовсе не разделял страсть декаподов к безоглядному риску, но тем не менее вдруг ему пришло на ум, что пси-контакт с млекопитающими необычайно притягателен именно в силу своей повышенной опасности.
* * *
– Поешь, – сказала Фатима. – Ну, пожалуйста.
– Не хочу апельсинов, – ответил мальчик.
Он лежал на спине, изучая трещинку в потолке лазарета безучастным взглядом. Белки у него испещрили густые алые прожилки, под глазами залегли сиреневые полукружия.
Фатима бочком присела на койку рядом с ним, держа на весу оранжевую рыхлую дольку.
– А чего ты хочешь? – Она положила дольку на блюдце и отёрла сок с пальцев кусочком расползающегося лигнина.
– Бульбы. Жареной.
– Не надо капризничать, – попросила Фатима преувеличенно спокойным голосом, скатывая влажный лигнин в шарик. – Врач велел тебе давать побольше фруктов.
– А я не хочу их. Надоело. Во рту кисло.
Штукатурку рассекала трещина, похожая на веточку. Словно дерево росло там, наверху, и вдруг просунуло ветку сквозь потолок. Безлистую, осеннюю.
– Я ничего не помню... – проговорил мальчик. – Хочу вспомнить вчерашнее. И не могу. Не получается.
Меж его выгоревшими тонкими бровями залегла складка, он тщетно силился нащупать воспоминание, окутанное неосознанным спасительным запретом, словно непроницаемой сферой Шварцшильда.
– Ну-ну, тебе незачем волноваться, – Фатима попыталась успокоить его. – Давай-ка я тебе очищу банан...
Маленький упрямец помотал головой. Он всё понукал пробуксовывающую память, и Фатиме стало боязно при мысли, что вот-вот чёрная дыра беспамятства в его мозгу взорвётся, превратившись в сверхновую. Надеясь отвлечь мальчика, она торопливо сдирала вязнущую под ногтями банановую кожуру.
По ту сторону двери кто-то постучался, и в палату заглянула Эвелин Хадсон.
– Привет, – промурлыкала она, энергично вскинув двуперстие к голубой пилотке.
– Hi, – откликнулась обрадованная Фатима.
– Мне в лаборатории сказали, что ты здесь. Не помешаю?
– Заходи.
Войдя, десантница сняла пилотку, покрутила её в руках и, сложив пополам, продела под погон мундира.
– Как дела, Владик? – спросила она.
Мальчик ничего не ответил, всё так же безучастно глядя в потолок.
– Он обедать отказывается, – пожаловалась Фатима.
– Я бульбы хочу, – пробормотал Владлен.
– Что такое бульба? – спросила американка.
С её появлением в палате словно бы просветлело, сгустившаяся было напряжённость развеялась.
– Potato, – объяснила Фатима. – Национальное лакомство.
